Британские дипломаты и Екатерина II. Диалог и противостояние - [140]

.

Серьезное недовольство положением великого князя ощущалось в войсках, о чем упоминал С.М. Соловьев. Он сообщал об одном из заговоров под руководством капрала Оловеникова и его брата подпоручика Селехова. Заговорщики «стали подговаривать других», рассуждать, как вывести великого князя из Царского Села, что сделать с Екатериной: постричь ее в монахини или оставить в покое. Оловеников и Селихов думали, что если Павел Петрович не согласится принять престол, то убить его вместе с матерью, а в народе сказать, «будто Павла умертвила Екатерина, не любя его, и погибла в отмщенье; в цари после этого выбрать, кого солдаты захотят; причем Оловеников мечтал о короне и уже ссорился с товарищами за будущее царство»875. Заговор быстро раскрыли. Однако брожение в войсках продолжалось. Даже недавно преданная императрице гвардия не внушала больше доверия. «Лица, оставляющие различные гвардейские полки признаны до того неблагонадежными, – свидетельствовал Ганнинг, – что число их под разными предлогами уменьшено, и имеется намерение не замещать выбывающих по болезни»876.

На какое-то время в императорском семействе наступил мир и согласие. В начале января 1774 г. Ганнинг писал, что отношения императрицы и великого князя заметно улучшились. На его взгляд, семейное счастье служит главной целью великого князя. Ганнинг также подчеркивал, что он это доказал своим обращением с господином Дидро, в ответ на «многоречивые его комплименты, ибо отвратительные мнения его внушают ему столько же презрения, как и ужаса»877. Между тем недоброжелатели не унимались. В феврале 1774 г. Ганнинг извещал графа Саффолка о том, что конференц-советник Сальдерн внушал великому князю идею о совместном регентстве, с чем тот согласился и даже выдал «уполномочие» за своей подписью и печатью. «Стыд и раскаяние долгое время препятствовали ему сознаться в том императрице, – продолжал посол. – Сальдерн, убедившись в том, что его глубоко задуманный план забрать в свои руки власть не так легко исполнить, как казалось ему с первого взгляда, отказался от служения интересам великого князя и за несколько месяцев до своего отъезда перешел на сторону императрицы». Вскоре выяснилось, что он употреблял различные средства для того, чтобы расстроить брак великого князя с великой княгиней по приезде ее в Россию, что более всего возбудило против него гнев Ее Императорского Высочества. В результате императрица запретила Сальдерну «в виду собственной его безопасности» продолжать пользоваться титулом и чином, приобретенными им на службе России и Голштинии. Как замечал Ганнинг, императрица «весьма довольна или притворяется весьма довольной образом действий великого князя по поводу этого дела»878.

Посол подметил, что большое влияние на великого князя стала оказывать его супруга Наталья Алексеевна879. Императрица как-то заявила, что обязана великой княгине за то, что «ей возвращен ее сын» и что она докажет ей свою признательность за такую услугу. И, действительно, подтверждал Ганнинг, Екатерина «никогда не пропускает случая приласкать эту принцессу, которая, обладая даже меньшим умом, чем великий князь, несмотря на то, приобрела над ним сильное влияние». Ганнинг пришел к выводу: ее общество «составляет единственное отдохновение великого князя», а желание приобрести популярность, «замечаемое в великом князе в продолжение некоторого времени», теперь совершенно исчезло, уступив место противоположной крайности, т.е. «полному отсутствию самого простого внимания к лицам его окружающих». Дипломат подчеркивал, что великий князь «не имеет никакого характера», легко подвержен влиянию других лиц, и этим пользуется императрица, которая выбирает из его окружения людей, способных в значительной степени внушить ему те мысли, которые она сочтет нужными880.

Императрица озаботилась также тем, чтобы ограничить возможные контакты великого князя с простолюдинами. В «секретном и конфиденциальном» послании от 16 марта 1775 г. Ганнинг извещал госсекретаря: «Популярность, заявленная великим князем в день, когда он ездил по городу во главе своего полка, разговаривал с простым народом и позволял ему тесниться вокруг себя так, что толпа совершенно отделяла его от полка, и явное удовольствие, которое подобное обращение доставило народу, как полагают, весьма не понравилось (императрице) и потому будут приняты меры к тому, чтобы великий князь не имел более подобного случая показаться народу». Послу передавали, что между Павлом Петровичем и Потемкиным произошло «горячее столкновение» по поводу заявленного им требования, чтобы доклад полка производился лично ему, а не князю. «Но как бы сильной ни казалась привязанность к нему простого народа, – продолжал Ганнинг, – поведение его в последнее время во многих отношениях до того напоминало действия его отца, что внушает лицам, имеющим возможность судить о том, неприятные опасения относительного того, каким образом он со временем станет употреблять свою власть». Посла уверяли, что Панин более не имеет ни малейшего влияния на великого князя, о чем граф неоднократно высказывал свое сожаление