Британские дипломаты и Екатерина II. Диалог и противостояние - [127]

Особое внимание Макартни уделил учрежденной Екатериной II Академии художеств, в которой состоят несколько профессоров архитектуры, скульптуры и живописи. Все они являются иностранцами и редко людьми выдающимися, поскольку талантливый художник, на взгляд автора, вряд ли покинет свою страну ради России. Ученики в академию набираются из числа детей священников, солдат и мещан, при этом профессора отдают предпочтение тем, кто подает большие надежды или обладает выдающимися способностями. Недавно был опубликован «кодекс» воспитания учащихся, читать который, по мнению автора, «без улыбки невозможно». Так, «студентам» настоятельно советуют основательно ознакомиться с теми предметами, какие считаются наиболее важными и необходимыми для разных отраслей искусства, которым они собираются себя посвятить. Затем от них требуют приобрести знания истории, хронологии, физики, метафизики и т.п.784

Остановился Макартни и на описании Академии наук, основанной Петром I. Образованные члены этого сообщества, писал он, опубликовали 20 или 30 фолиантов о своей научной деятельности. Среди членов Академии есть образованные немецкие профессора, но есть и такие, которые издают «тома всякой всячины, написанные напыщенно и бездарно, хотя и прекрасной латынью». Макартни упоминал, что на протяжении 20 лет Академию возглавлял «знаменитый Эйлер», которого отправила в отставку императрица Елизавета Петровна, назначив президентом академии графа Р. (К. Разумовского), «едва умевшего читать и писать». Нынешняя императрица из уважение к заслугам Эйлера, а также «желая возместить понесенные им оскорбления», предложила ему вернуться в Россию и вновь занять кафедру, но поскольку он стар и почти ослеп, то, на взгляд автора, «нельзя ожидать большой пользы от его знаний и деятельности»785. Макартни посетил также музей при Академии наук (Кунсткамеру), в котором содержалось «немало ценных вещиц». Среди них – барабан сибирского колдуна, несколько китайских игрушек, скелет знаменитой лошади Петра I и два слоновьих бивня.

К достижениям русской литературы Макартни отнес поэзию. Русский язык, на его взгляд, кажется «наиболее подходящим для этого: он краткий, волнующий, музыкальный и льющийся». В течение многих лет у русских не существовало поэзии, за исключением простонародного творчества. Первый поэт, о котором узнали, был сын молдавского правителя князь Кантемир. Затем появились два замечательных гения: Ломоносов и Сумароков. Они превратили русскую поэзию в искусство. Первый написал оду, в которой «много величественных страниц», последний заслужил славу драматурга. «Я с большим удовольствием смотрел пьесы Гамлета и Меропа, – делился своими впечатлениями Макартни, – хотя это не более, чем подражание оригиналу, но они прекрасно приспособлены к русскому театру». Сумароков написал также две трагедии, основанные на событиях из русской истории, которыми многие восхищаются. Помимо прочего он реформировал русский театр, который теперь «не уступает по своим порядкам и богатству обстановки другим европейским театрам». Кроме русских пьес, в Петербурге ставятся французские и немецкие комедии, а также итальянская опера. Расходы на театральные представления оплачивает сама императрица786.

Не обошел своим вниманием Макартни также состояние книгопечатания в стране. Он отметил, что в России существовало три типографии: две – в Петербурге и одна – в Москве. Количество оригинальных книг на русском языке чрезвычайно мало, и они не отличаются ценностью, что, на его взгляд, неудивительно, поскольку печать находится «под цензурой императрицы». Древние книги издаются по-преимуществу богословского содержания: комментарии греческих отцов церкви, легенды о святых и наставления по церковному церемониалу. Современные же издания являются переводами с английского, французского и немецкого языков, и представляют собой «плохое заимствование или дурной перевод»787.

Итак, подведем итоги. Знакомство с книгой Макартни показало, что она по праву может считаться своеобразной энциклопедией жизни российского общества в правление Екатерины II. Пожалуй, со времени царствования Ивана Грозного, о котором детально поведал английский посол Дж. Флетчер788, ни один из британских дипломатов не подошел столь внимательно и скрупулезно к описанию истории, жизни, порядков и обычаев народов России, как Макартни. В этой связи его труд приобрел неоценимое значение для современных исследователей истории Российской империи XVIII века. Вместе с тем нельзя не отметить, что книга Макартни содержала немало этнических стереотипов. Его утверждения о русском народе как о «варварском» и «нецивилизованном», деспотическом правлении в Российской империи, осуждение и резкая критика православного духовенства – все это не раз тиражировалось на страницах произведений английских дипломатов Дж Горсея, Дж. Флетчера, Ч. Уитворта и ряда других789. Справедливости ради заметим, что подобные стереотипы, свойственные не только британцам, но и другим европейцам, оказались весьма живучими, что свидетельствовало скорее об идеологической подоплеке изображения русского народа как варварского, а его правителей как деспотов, нежели об объективном восприятии иноземцев и их обычаях. Британцам, активно занимавшимся на протяжении столетий колониальными завоеваниями, было выгодно представить народ России «варварами», а ее правителей «азиатскими деспотами» для того, чтобы противопоставить их «цивилизованным» европейцам. Богатая природными ресурсами Россия с «варварским народом» вполне подходила на роль нуждающейся в руководстве и опеке со стороны «цивилизаторов». Об этом совершенно откровенно высказался в свое время Флетчер: «Безнадежное состояние вещей внутри государства (России –