Браво, молодой человек! - [28]

— Идем, Вита, — просто сказала она.

Они прошли полквартала, квартал, он молчал, она глянула на него раз, другой, торопливо глянула еще раз, боясь ошибиться в том, что ей померещилось-подумалось. Глянула — и теперь она знала, к а к  он молчит.

Виденьем из далека, таким же хрупким, вовсе, казалось, не изменившимся, возник чистенький, в белой рубашечке, с нотами под мышкой, мальчишка. «Я без тебя не человек» — крикнул он и бросился бежать, и как, наверно, трепыхало его непривычное к бегу сердчишко.

— Только не говори мне глупостей, — резко сказала она.

— Я тебя знаю сто лет, я тебя очень давно уж знаю, ты меня тоже очень давно, — единым вздохом проговорил он, — я помню, как убежал однажды от тебя, наверно, ты смеялась, и больше я к тебе не подходил, — проговорил он, чуть задыхаясь, но опять же единым вздохом.

— Ну, а теперь? — спросила она.

— Теперь? — Он задумался. — Теперь… и у меня жизнь с самого начала пошла кувырком, и у тебя, я все про тебя знаю… знаю все, что с тобой было, пока ты была не здесь, — быстро проговорил он.

— Как это… кувырком? — спросила она осипшим голосом.

— Да как! — оживился он. Ты же помнишь — в школе я учился как положено. А потом дурацкий конкурс, и совершенно случайно я оказываюсь за бортом… сама знаешь. Работаю в доме культуры, готовлюсь, как положено, к экзаменам и вдруг — бац! — стукает девятнадцать, ступайте, молодой человек, службу служить! Три года впустую…

— Как это кувырком? — спросила она опять. — Как это… у меня?

— Ты понимаешь, я ищу… — он торопился, он точно бредил, он протягивал к ней и отдергивал руки. — Я ищу и не нахожу… Все не так… нахожу, но все не то, понимаешь? Ты же понимаешь? Все мерзавцы, и никто не понимает…

— Ох, как я тебя не понимаю! — почти крикнула она. — К а к  я не понимаю!

К а к  я не понимаю! Я же знала, чего хочу, кого люблю… Мне не надо было искать, мне надо было идти, и если трудно было мне идти и если пришла я не раньше, а теперь — то, значит, кувырком? И у тебя, и у меня? Общая судьба, жалкая, несчастная? Вот что нас должно объединить — это «кувырком»?

Он молчал, он только двигал руками.

— Молчи! — крикнула она. — Ты глупый, Вита!

— Конечно, — обиделся Вита, — конечно. Я глупый, неудачливый, неблагополучный… Но знай! — Удивительно: он произнес это не воинственным, а каким-то хныкающим голосом. — Знай, у меня так ли еще пойдут дела!

— У тебя все будет хорошо, отлично, гладко, гладенько! — Она почти радовалась: да, да, он станет таким благополучненьким, раз ему так хочется — он обязательно станет!

Еще кое о чем поговорили, но это неважно, о чем. Потому что никакой — хороший ли, плохой ли — разговор не мог и (она знала) никогда не изменит ее отношения к ее прошлой жизни и к настоящей, к человеку, который всегда был и будет для нее и с ней.

Но любопытно — одно маленькое открытие из жизни дураков она сделала: те ходят сперва в благополучных, потом не задается им житуха, а потом они все-таки превращаются в благополучных и учат своих отпрысков, как жить.

Глава одиннадцатая

Вечером Вита был в саду.

День был без мероприятий. Вита отдыхал. Он медленной прямой, однако не лишенной некоторого намека на усталость, походкой прошел в павильон и встал, облокотись о стойку буфета.

— Добрый вечер, Циля Овсеевна, — сказал он сгущенным под баритон голосом. «Я кажусь ей дурачком».

— Добрый вечер, молодой человек, — ответила Циля Овсеевна.

Она хотела спросить: «Пирожки с ливером и бутылку нарзана?» — как спрашивала, когда Вита забегал перекусить, устав носиться с мегафоном. Но сегодня он выглядел слишком импозантно, в черной паре, в черном галстуке, распарывающем снежную белизну рубашки — слишком импозантно, чтобы она осмелилась заикнуться о пирожках с ливером.

— Коньячный напиток?

— Вина. Только не вермута. Не пью.

«Я кажусь дурачком. Может, и не совсем так, но вот… она и вежливая и все такое, а как-то с ухмылочкой».

Циля Овсеевна откупорила бутылку «Варны», и он быстро прихватил бутылку и фужер и сел за ближний столик.

Молодой человек решил напиться, смекнула видавшая виды женщина. Ей было указано ограничивать порции спиртного, но она знала, когда надо ограничивать, а когда не надо. Этот молодой человек не в таком возрасте, когда буянят и попадают в милицию, тем более работа у него культурная, и если он дорожит работой, то не станет буянить.

Вита опрокинул фужер и помрачнел.

— Виталик, — сказала Циля Овсеевна, — вы обратите глаза вон туда. Какая идет красивая барышня вон там!

Он мрачно посмотрел на женщину, потом в ту сторону, куда она показала, и хмыкнул неясно.

— Красивая барышня, — понизила голос Циля Овсеевна, — идет в направлении сюда.

Он опять посмотрел на женщину, и взгляд его не был так уж мрачен.

— Красивая, на еврейку из себя, — вовсе шепотом проговорила Циля Овсеевна, шепотом потому, что красивая девочка уже вступала под своды павильона — топ-топ. Медленно — топ-топ. Умопомрачительно — топ-топ!

Она попросила абрикосового соку. «Я бы натуральный абрикос вам подарила», — сказала с улыбкой Циля Овсеевна. Девушка медленно брала стакан с соком, а Вита смотрел на ее узкую спину, пониже спины и думал, шалея: «Красивая-а-а!»