Братья - [67]

Шрифт
Интервал

Двое чернокожих сидели за дубовым столом над доской. Оба закутались в плотные куртки, закрыли рты шарфами. У одного брови были седыми, в тон игральным костям. Его соперник, игравший костями цвета красного дерева, был совсем молодой. Кости исчезали в перчатках, руки ударяли по таймеру. У ног игроков бродили голуби, пытаясь расклевать затоптанные крошки.

Рубен наблюдал за мужчинами, словно профессиональный фокусник, следящий за чистотой исполнения трюка.

– Будешь? – спросил его пожилой.

Рубен поменялся местом с проигравшим. Голуби нехотя вспорхнули из-под ног.

И доска, и таймер снова вернулись в исходное положение, словно само неизбежно текущее вперед время было отброшено назад одним взмахом руки.

«Как ты нашел меня?» – не спросил Аво, но Рубен все равно проговорил:

– Акопян не слез бы с меня, пока я не найду тебя.

Чернокожий вздернул бровь, но продолжал бросать кубики.

– Я искал два года, – продолжал вслух Рубен. – Два года безуспешных попыток, пока не нашел одного мерзкого типа. Он и дал мне наводку.

Аво не проронил ни слова, но Рубен понимал, что тот никуда не ушел.

– Если ты полетишь со мной, Акопян позволит тебе и мне объясниться. А потом ты отправишься домой.

Рубен почувствовал, как его брат пошевелился, словно готовясь бежать, и только тогда сказал:

– Мина вышла замуж, брат…

Он даже не обернулся, чтобы увидеть реакцию Аво, хотя почувствовал, как его сердце увеличилось и тотчас же сжалось, словно пытаясь передать некий сигнал.

Уверившись, что брат никуда не собирается бежать, Рубен вбил последний гвоздь, как бы в наказание за последние два года:

– Она все знает. Я имею в виду смерть Тиграна. Так что все кончено, брат. Я рассказал ей всю историю.

Противник Рубена сделал ход. Потом ударил перчаткой по таймеру – время снова понеслось вперед.


Рубен провел Варужана через ворота терминала. Затем Варужан отнес их багаж на стойку регистрации рейса компании Luxair – они должны были выбираться отсюда через Люксембург.

Тем временем Рубен удалился в уборную, где выпил остатки яблочного уксуса и принялся за работу. Затик так часто и подробно инструктировал его по поводу устройства бомбы, что двенадцативольтовый свинцово-кислотный аккумулятор представлялся ему детской игрушкой. Но теперь его руки дрожали, а мысли все возвращались к тому, чего не сказал Аво, – ни слова о праведности, ни слова о милосердии.

Цилиндрический дистанционный детонатор размером не больше обычного позвонка умещался на ладони, и в нем была жизнь. На подкладке кейса «Ики» вышили имена жертв геноцида. Чернилами Рубен добавил еще имена Ергата и Сирануш, и теперь ему казалось, что в этой бомбе, сконструированной с таким тщанием и любовью, больше жизни, чем у людей, что ожидали посадки на самолет.

Варужан ждал его у выхода на посадку Luxair, в паре сотен шагов от прохода на «Турецкие авиалинии», где Рубен и оставил «Истину».

– Давай быстрее на борт! – поторопил Варужан.

– Я оставил кейс там, у прохода, – сказал Рубен.

– Ты что, шутишь? – схватил его за плечо напарник. – Бомба должна быть в самолете.

– Самолеты и так часто падают и горят, – ответил Рубен.

Впервые за долгие годы он почувствовал, что его тело принадлежит ему. Кожа стала мягкой и гладкой, как в детстве.

– Мой способ будет более резонансным, – добавил он.

Варужан обхватил голову руками и присел. Потом вскочил и бросился бежать через терминал к стоянке такси. Он понимал – как и Рубен, – что их рейс до Люксембурга вовремя не полетит.

Глава шестнадцатая

Лос-Анджелес, Калифорния, 1989 год


Мина молча провела меня с крыши в свою квартиру и прикрыла за нами дверь. Квартира вся была в кружевных тенях от занавесок на окнах. В золоченых рамках на стенах – изображения цветов, на покрывалах с розово-желтыми и цвета яичной скорлупы оборками вышиты лепестки, и даже резные ножки кофейного столика напоминали садовую решетку. На кухне, где мы стояли, все еще дышала жаром плита, витал запах выпечки, перемешанный с нотами тимьяна и базилика.

Мина вдруг вложила мне в руки что-то тяжелое, и мне показалось, что это букет темных роз. Но букет внезапно замурлыкал, и я понял, что держу в руках кота. За прошедшее время он вырос и похорошел.

– Подержите его, – сказала Мина. – Вдруг кто войдет, так подумают, что вы и правда ради него приехали.

– Вы должны были выйти замуж за него, – произнес я.

– За кого?

– За Броубитера. Он только и говорил мне что о вас, о девушке, которую оставил дома.

Мина покачала головой и грустно усмехнулась. Потом она стала прибираться, хотя я не видел на кухне особого беспорядка. Разве что использованные листы фольги, обсыпанные мукой разделочные доски, да еще в раковине скопилась немытая посуда. С нее-то она и начала – открыла кран, и тот зашипел.

– Глупость какая-то. Я думала, вы приехали сказать, где он может быть. Но вы не знаете этого.

– Нет, – ответил я. – Не знаю.

– То есть вы пришли, чтобы рассказать мне про то, что и без того известно?

– Не совсем так. Вы сказали мне, что у вас половина истории про него, а у меня – другая половина. Сложим их и попробуем понять, что же могло с ним случиться. Вы ведь так тогда сказали, верно?


Рекомендуем почитать
Возвращение

Проснувшись рано утром Том Андерс осознал, что его жизнь – это всего-лишь иллюзия. Вокруг пустые, незнакомые лица, а грань между сном и реальностью окончательно размыта. Он пытается вспомнить самого себя, старается найти дорогу домой, но все сильнее проваливается в пучину безысходности и абсурда.


Тельце

Творится мир, что-то двигается. «Тельце» – это мистический бытовой гиперреализм, возможность взглянуть на свою жизнь через извращенный болью и любопытством взгляд. Но разве не прекрасно было бы иногда увидеть молодых, сильных, да пусть даже и больных людей, которые сами берут судьбу в свои руки – и пусть дальше выйдет так, как они сделают. Содержит нецензурную брань.


Упадальщики. Отторжение

Первая часть из серии "Упадальщики". Большое сюрреалистическое приключение главной героини подано в гротескной форме, однако не лишено подлинного драматизма. История начинается с трагического периода, когда Ромуальде пришлось распрощаться с собственными иллюзиями. В это же время она потеряла единственного дорогого ей человека. «За каждым чудом может скрываться чья-то любовь», – говорил её отец. Познавшей чудо Ромуальде предстояло найти любовь. Содержит нецензурную брань.


Индивидуум-ство

Книга – крик. Книга – пощёчина. Книга – камень, разбивающий розовые очки, ударяющий по больному месту: «Открой глаза и признай себя маленькой деталью механического города. Взгляни на тех, кто проживает во дне офисного сурка. Прочувствуй страх и сомнения, сковывающие крепкими цепями. Попробуй дать честный ответ самому себе: какую роль ты играешь в этом непробиваемом мире?» Содержит нецензурную брань.


Голубой лёд Хальмер-То, или Рыжий волк

К Пашке Стрельнову повадился за добычей волк, по всему видать — щенок его дворовой собаки-полуволчицы. Пришлось выходить на охоту за ним…


Княгиня Гришка. Особенности национального застолья

Автобиографическую эпопею мастера нон-фикшн Александра Гениса (“Обратный адрес”, “Камасутра книжника”, “Картинки с выставки”, “Гость”) продолжает том кулинарной прозы. Один из основателей этого жанра пишет о еде с той же страстью, юмором и любовью, что о странах, книгах и людях. “Конечно, русское застолье предпочитает то, что льется, но не ограничивается им. Невиданный репертуар закусок и неслыханный запас супов делает кухню России не беднее ее словесности. Беда в том, что обе плохо переводятся. Чаще всего у иностранцев получается «Княгиня Гришка» – так Ильф и Петров прозвали голливудские фильмы из русской истории” (Александр Генис).