Братья-герои - [23]

Речь идет о нашей новой мощной железнодорожной мине, наконец изобретенной Евгением.

Это «волчий фугас» — соединение тола и противотанковых гранат. Ее должен рвать не минер, а сам паровоз. И в то же время легкая автодрезина, обычно пускаемая немцами в разведку перед поездом, должна пройти благополучно над миной…

Впрочем, пока все это только теория: нигде, никогда и никто еще не рвал так железнодорожных поездов. И поэтому Евгений придирчиво проверяет каждый расчет: Малейшая ошибка может погубить всю операцию. А речь идет о первой на Кубани минной железнодорожной диверсии.

Дело в том, что донесения агентурной разведки упорно говорят: на станцию Георгие-Афипская немцы пригнали добрых две трети подвижного состава с линии Краснодар — Новороссийск, сосредоточили тяжелые автомашины и в ближайшие дни начнут крупные перевозки к Черному морю: под Новороссийском идут горячие бои.

Мы просили командование разрешить нам взорвать немецкий поезд на участке Северская — Георгие-Афипская, одновременно минировать шоссе и дорогу, идущие вдоль железнодорожного полотна, и этим хотя бы на время, но основательно и прочно закупорить фашистам путь к Новороссийску.

Евгений волнуется. Он мечтает сам заложить эту новую мину и увидеть, как впервые на Кубани взлетит на воздух фашистский поезд.

— Я хочу, чтобы от края до края грохотом взрывов гремела моя родная Кубань, пока хотя бы один фашист остается на ее земле… И это будет, папа. Будет!..

Разрешение на железнодорожную диверсию наконец получено. «Волчий фугас» выверен, роли распределены, и поздно вечером отряд минеров отправляется в путь. В нем четырнадцать человек. Евгений идет с нами, хотя он еще не поправился после недавней болезни: только он сможет безошибочно вывести нас к месту диверсии.

В лагере не знают, куда и зачем мы уходим: у нас не принято болтать о предстоящих операциях. Гени нет в лагере. Он на Планческой — возится с запасными частями к автомобилю.

Наша первая остановка в Крепостной…

Всю ночь едем проторенной, не раз исхоженной дорогой. Евгений — на линейке: после болезни он еще очень слаб. Он бледен, исхудал, у него темные круги под глазами, но, как всегда, он насторожен и внимателен.

Ночь выдалась темная. Движемся тихо. Только изредка пофыркивают лошади да на крутых поворотах поскрипывает линейка Евгения.

Часов около двух ночи позади нас неожиданно раздается знакомое причмокивание — сначала отрывистое и резкое, потом протяжное и длинное. Это кто-то из своих подошел к нашей колонне. Его окликнули — он ответил. Потом приглушенные голоса, торопливые шаги, и передо мной вырос Геня.

— Отец, ты не имеешь права не брать меня! Мы заключили с Женей договор ходить на все серьезные операции вместе. Я приехал сюда не шкуру свою спасать!..

Что я могу ему ответить? Правда, он явился без рюкзака, в грязном белье, в грязной верхней одежде — так у нас не полагается выходить на операции, — но он смотрит на меня умоляющим взглядом, у него за спиной материнский карабин, и он действительно приехал сюда не шкуру свою спасать.

— Хорошо, Геня, пойдешь с нами.

В Крепостной Ветлугин спешно заканчивает изготовление ящиков для автомобильных мин. Эти мины — тоже новость в пашей, да и вообще в партизанской практике. Они устроены так же, как и паровозные мины: они взорвут тяжелый грузовик, но над ними спокойно проедет крестьянская телега. И, что особенно важно, никакой фашистский миноискатель не обнаружит нашей мины: в ней только дерево, тол и ни грамма металла.

Вечером начинается перегрузка: все, что лежит на подводах — семидневный запас продуктов, патроны, гранаты, мины, — распределено по рюкзакам. На каждого приходится добрых тридцать килограммов.

Ночью опять отправляемся в путь. Небо покрыто низкими рваными тучами. То и дело срывается дождь. Он сечет опавший лист, камни, хлещет о стволы деревьев.

Закутанные в плащи, мы кажемся друг другу таинственными, фантастическими существами. Идем цепочкой; каждый держится за рюкзак переднего.

Мы идем медленно, осторожно, беззвучно. Дороги переходим, шагая в один след, задом наперед, чтобы сбить с толку тех, кто завтра утром обнаружит отпечатки наших подошв. Вдоль железнодорожного полотна пробираемся через густой кустарник; немецкие караулы у мостов время от времени освещают степь яркими ракетами.

Через каждые пять-шесть километров привал: снимаем рюкзаки, кладем на них отекшие ноги и лежим десять минут. И снова в путь — сквозь густой колючий кустарник, по холмам и оврагам, в дождь, грязь, ветер, с тяжелыми мешками за спиной, с карабинами, автоматами, патронами, противотанковыми гранатами.

Всегда внимательный ко мне, Геня на этот раз особенно заботлив: на привалах подает рюкзак, поправляет лямки, помогает взбираться на крутые склоны.

Под утро подходим к хутору Коваленков.

Всем достается порядком, особенно Евгению: у него все еще высокая температура. Тяжело и Янукевичу — Виктора Ивановича мучает кашель, а кашлять в походе нельзя, и он изжевал весь рукав своей телогрейки.

Назавтра объявлена дневка. Спать, спать, спать!

Но выспаться нам так и не удается.

Выставив дозоры, ложимся в густом кустарнике. Спать холодно, и, по команде Евгения, мы сбиваемся в общую кучу, накрываемся маскировочными бязевыми халатами и согреваем друг друга. По обе стороны от меня лежат мои сыновья…