Братья-герои - [17]

Вторым «умирает» Мусьяченко, за ним Геня, и наконец «умираю» я.

Враги бьют несколько минут. Мы молчим.

Из-за кустов выглядывают два немца и тотчас же исчезают. Потом снова вылезают и медленно идут к нам, временами укрываясь за камнями.

Мы попрежнему лежим неподвижно. Только моя рыжая лошадь дрожит мелкой дрожью.

Немцы приближаются. Между нами всего лишь пятьдесят метров. Павлик еле заметным движением пододвигает к себе автомат. Взглядом я приказываю ему замереть.

В кустах гремят новые выстрелы и раздается громкое «ура»: это вступают в бой моряки.

Немцы испуганно прячутся за камни. Потом один из них приподнимается, внимательно оглядывает наши «трупы» и кричит своим:

— Abgemacht! Alle sind tot. Vorwärts![2]

Отстреливаясь, немцы выскакивают из кустов. За ними бегут матросы. Левее, наперерез немцам, спешит группа Куца.

Мы попадаем в тяжелое положение. Стрелять нельзя — можно поразить своих. Лежать «трупами» и пропустить врагов в Холодную Щель — бессмысленно.

Не сговариваясь, Геня с Павликом поднимаются во весь рост и бросаются навстречу немцам.

— Ложись! — кричит Павлик, широко размахнувшись гранатой.

Увидев оживших мертвецов, немцы на несколько секунд замирают. Они стоят, тесно сбившись в кучу.

В их гуще рвется граната Павлика. За ней летит граната Гени. Третьей рвется «лимонка» Мусьяченко. Последней летит моя граната.

Уцелевшие немцы бросаются к кустам. Геня и Павлик, припав на колена, бьют по ним из карабина и автомата.

Только четырем немцам удается спрятаться в кустах. Но матросы, выхватив ножи, уже бегут за ними…

Мусьяченко почти не ошибся, когда считал следы у ручья: их было шестнадцать — двое предателей и четырнадцать матерых фашистов-диверсантов. Судя по найденным у них документам, они пришли в предгорья, чтобы из-за угла перебить командование наших партизанских отрядов.

Очевидно, они хотели остаться в горах надолго и решили обзавестись своим стадом. Поэтому и навестили наше пастбище. Лусту же, надо думать, захватили как «языка», надеясь получить от него нужные сведения…

Но где же Луста?

Мы внимательно осматриваем кусты, мы лазаем по окрестным скалам, мы находим наших коров — испугавшись выстрелов, они разбрелись по кустам, — но Лусты нет. И спросить о нем не у кого: моряки перестарались и не оставили в живых ни одного диверсанта.

Мы собираемся в обратный путь. Здесь, у Холодной Щели, остаются Павлик и Геня: они должны обшарить каждый кустик, но Лусту обязательно найти.

Цепочкой пересекаем поляну. И вдруг справа, у скалы, появляется фигура.

— Леонид Федорович! — кричит Геня.

Молодежь бросается к Лусте. Он спускается к нам, тяжело опираясь на плечо Павлика.

Оказывается, немцы учинили ему допрос, старались выпытать сведения о партизанах, но ничего не добились и отложили разговор до следующего раза. А тут разгорелась схватка, немцам стало не до него, и ему удалось отползти в кусты, перетереть об острый камень ремни, связывавшие руки, освободить ноги и спрятаться в глухой расщелине. Здесь он потерял сознание. Когда пришел в себя, услышал на поляне знакомые голоса…

МАСКАРАД С ОБЕР-ФЕЛЬДФЕБЕЛЕМ

Хотя трофейного немецкого танка Геня раздобыть не смог, но у него был его грузовик, пришедший из Краснодара, и Геня всю любовь свою к механике перенес на полуторатонку.

Во время тяжелых горных переходов машина поистрепалась. Грузовик требовал почти капитального ремонта. Этим и занялись Геня с Павликом. В летнем лагере они двое суток не отходили от машины — разбирали, стучали молотками, что-то подвинчивали, смазывали и горячо спорили друг с другом. В короткие минуты отдыха о чем-то шептались.

На третьи сутки Геня доложил дежурному по лагерю Ельникову (нас с Евгением в этот день не было на горе Стрепет), что машина готова и ее надо немедленно проверить на ходу.

Ельников дал разрешение неохотно — у нас было плохо с горючим. Строго-настрого он приказал Гене не увлекаться и как можно скорее пригнать машину обратно.

— Я только до Планческой, — уверял Геня. — Кстати прихвачу с собой Павлика: Женя приказал ему взять немецкого обер-фельдфебеля, пойманного Литвиновым, и перебросить его через линию фронта.

Машина шла прекрасно. Мотор работал безукоризненно. Добрую половину дороги за баранкой сидел Павлик: Геня решил сделать его своим заместителем.

На Планческой Павлик предъявил коменданту нашей базы приказ Евгения о выдаче ему обер-фельдфебеля. Решили, что Геня подвезет Павлика с пленным до Крымской Поляны, а оттуда уже один возвратится на машине в лагерь.

До Крымской Поляны доехали благополучно.

Выбрав укромное место, Геня остановил машину, весело переглянулся с Павликом и предложил немцу:

— Steigen Sie aus. Es ist Zeit Toilette zu machen![3]

Немец вышел. Геня крепко связал ему руки и, вынув из рюкзака вату и широкий бинт (все это под каким-то благовидным предлогом было заблаговременно выпрошено у Елены Ивановны), начал перевязывать голову немца. Обмотал и руки — так, чтобы не было видно веревок.

Через несколько минут маскарад был закончен. Геня добросовестно забинтовал всю обер-фельдфебельскую голову, нахлобучил на немца пилотку и отошел в сторону полюбоваться на дело рук своих. Потом объявил немцу, что его переправят через линию фронта и сохранят жизнь. Но что бы ни случилось в дороге, он должен молчать, как мертвый. Иначе первая пуля — ему. Для большей убедительности Геня показал немцу револьвер.