Братья Булгаковы. Том 3. Письма 1827–1834 гг. - [206]
Я еще не видал государя с усами и накладкою, это его молодит очень. Он поклонился всем вместе и изволил сказать: «Здравствуйте! Я очень рад, что в Москве. Ну, – прибавил государь, – пора в собор». Скоро очень изволил пройти и сказал что-то князю Александру Михайловичу Урусову, но так скоро, что он сам не расслышал хорошенько, но что-то о его дочери, княгине Радзивилл. Только что государь показался на крыльце, вся площадь, усеянная народом, начала волноваться и кричать: «ура!» «Здравствуйте, мои друзья!» – сказал государь, и хотя шел снег и было четыре градуса мороза, его величество изволил следовать пешком, в одном мундире, в Успенский собор, так, как всегда, то есть окруженный, задавленный толпою, в коей выражалась радость непритворная. Все мы последовали за государем, также в одних мундирах. Долго мы тащились, ибо часто надобно было останавливаться. Способу не было, и когда полиция хотела отгонять, то государь говорил: «Не трогайте! Не трогайте! Они сами очистят мне дорогу. Оставьте их! Оставьте! Тише будем идти, позже дойдем», – и тому подобные милостивые слова. Одного толкнули в толпе, он толкнул купца в шубе, а этот государя толкнул в локоть. Государь сказал очень милостиво: «Смотреть смотрите, а на что толкать?» – «Да вон, батюшка, это сзади толкают».
У дверей собора встретило государя знатное духовенство с викарным; отслушали молебен, пели многолетие, государь изволил прикладываться к мощам и образам, кланяясь по два и три раза в землю. Я глаз с него не спускал, но он меня не видал. Нагляжусь за обедом. Князь Дмитрий Владимирович сделал мне великое отличие, пригласив меня обедать с государем; говорят, что будет только восемь человек. Что будет, ужо расскажу тебе. Пришло время, что и мои письма будут для тебя интересны в отношении нашего ангела.
Возвращаюсь к нити моего рассказа. Из собора побежал я искать человека, шинель, карету и, слава Богу, все скоро нашел. Четвертинскому сделал я услугу, предложив ему сани Долгорукова для государя, ибо ничего нет здесь, и не было зимы. Государь только две станции до Москвы сделал в санях, а то все в коляске на колесах. Четвертинский очень благодарил. Ну-с! В 12 часов имел быть парадный обед у князя Дмитрия Владимировича; иные думают, что государь навестит вечером князя Сергея Михайловича Голицына, у которого съезды по воскресеньям. Завтра – представление государю и обед у его величества для классных. Говорят, что во вторник удостоит государь присутствием своим Собрание. Кажется, хотя это одна токмо догадка, что государь изволит выехать в среду отсюда. Во всяком случае, далее 2-го или 3-го не останется верно, ибо 6 декабря будет несомненно в Петербурге. Вот что знаю по сейчас, мой милый и любезный друг.
Надобно тебе рассказать, что было у заставы. Является государь. – «Стой, кто едет?» – «Подымай скорее», – кричит государь. Выбежал ефрейтор. «Кто едет?» – «Я! Подымай скорее». Ефрейтор все спрашивает: «Скажите, кто вы, какого чина?» – «Подымай же, говорят тебе, я государь император». Ефрейтор побежал в караульню вызвать офицера, ибо государя не видывал никогда, между тем подняли шлагбаум, и государь уехал. Офицер арестовал ефрейтора, говоря: «Всякий назовется государем, – зачем ты впустил в город?» Государя не ждали сюда. Тотчас отправлен был казак верхом – догонять мнимого, по его мнению, государя и доложить обо всем бывшем коменданту. Государь одобрил наказание ефрейтора и солдата, но вместе с тем приказал им дать по 25 рублей.
Однако же половина третьего, пора одеваться, ужо будет тебе что порассказать, теперь прощай покуда. Обнимаю тебя.
Вечером
Ну, давай писать. Я никуда из дому, напишусь к тебе досыта и лягу спать. Начинаю повествование. Ну-с, поехал я к князю; его еще не было, были одна княгиня, Озеров, князь Сергей Михайлович и губернатор, мы двое – в лентах, а первые два – без. Княгиня сказала: «Мой муж будет без ленты и в зеленом»; пошли и мы сняли ленты, что было повторено всеми приезжавшими. Зовы были ошибочно к трем часам, ибо государь изволил приехать в четверть пятого. Войдя в том же Преображенском мундире, который имел поутру, подошел прямо к княгине, поцеловал ей руку, поговорив минуточку, поклонился всем и, адресуясь к князю Сергею Михайловичу, сказал: «Рапортую вам, что я объехал все заведения императрицы», – изволил входить в подробности, но я, по отдаленности, мало слышал, – только что не хвалил какую-то больницу, выговаривая, что какая-то девушка лежала более двух недель, а не означено на ярлыке ни имя ее, ни род болезни. Государь говорил серьезно, а князь Сергей Михайлович слушал еще серьезнее. Признаюсь, что меня тут взял мороз по коже: я боялся слышать повторение того, что мне сказывал граф Бенкендорф о дурно кованных лошадях, кои все падали, и готовил, как мог, ответ. Государь после принял опять веселый вид и кинул свои орлиные глаза на прочих, тут бывших. Возле князя Сергея Михайловича стояли по порядку Иван Васильевич Тутолмин, генерал Савоини, Красовский, П.И.Озеров, губернатор и я, самый последний. Государь от Голицына дал прыжка прямо к Озерову: «Я тебя еще не видал, здоров ли ты?» Я не слышал ответа Озерова, но государь отвечал ему: «Божия власть, ты не сомневаешься в участии моем искреннем» (вероятно, речь шла о покойной его дочери, Скарятиной, супруге Федора Яковлевича Скарятина). Озеров поцеловал государя в плечо, а император его поцеловал, потом сделал поклон Небольсину и изволил подойти ко мне, подал свою руку и пожал мою.
Переписка Александра и Константина продолжалась в течение многих лет. Оба брата долго были почт-директорами, один – в Петербурге, другой – в Москве. Следовательно, могли они переписываться откровенно, не опасаясь нескромной зоркости постороннего глаза. Весь быт, все движение государственное и общежительное, события и слухи, дела и сплетни, учреждения и лица – все это, с верностью и живостью, должно было выразить себя в этих письмах, в этой стенографической и животрепещущей истории текущего дня. Князь П.Я.
Переписка Александра и Константина продолжалась в течение многих лет. Оба брата долго были почт-директорами, один – в Петербурге, другой – в Москве. Следовательно, могли они переписываться откровенно, не опасаясь нескромной зоркости постороннего глаза. Весь быт, все движение государственное и общежительное, события и слухи, дела и сплетни, учреждения и лица – все это, с верностью и живостью, должно было выразить себя в этих письмах, в этой стенографической и животрепещущей истории текущего дня. Князь П.Я.
Имя Константина Сергеевича Станиславского (1863–1938), реформатора мирового театра и создателя знаменитой актерской системы, ярко сияет на театральном небосклоне уже больше века. Ему, выходцу из богатого купеческого рода, удалось воплотить в жизнь свою мечту о новом театре вопреки непониманию родственников, сложностям в отношениях с коллегами, превратностям российской истории XX века. Созданный им МХАТ стал главным театром страны, а самого Станиславского еще при жизни объявили безусловным авторитетом, превратив его живую, постоянно развивающуюся систему в набор застывших догм.
Один из самых преуспевающих предпринимателей Японии — Казуо Инамори делится в книге своими философскими воззрениями, следуя которым он живет и работает уже более трех десятилетий. Эта замечательная книга вселяет веру в бесконечные возможности человека. Она наполнена мудростью, помогающей преодолевать невзгоды и превращать мечты в реальность. Книга рассчитана на широкий круг читателей.
Один из величайших ученых XX века Николай Вавилов мечтал покончить с голодом в мире, но в 1943 г. сам умер от голода в саратовской тюрьме. Пионер отечественной генетики, неутомимый и неунывающий охотник за растениями, стал жертвой идеологизации сталинской науки. Не пасовавший ни перед научными трудностями, ни перед сложнейшими экспедициями в самые дикие уголки Земли, Николай Вавилов не смог ничего противопоставить напору циничного демагога- конъюнктурщика Трофима Лысенко. Чистка генетиков отбросила отечественную науку на целое поколение назад и нанесла стране огромный вред. Воссоздавая историю того, как величайшая гуманитарная миссия привела Николая Вавилова к голодной смерти, Питер Прингл опирался на недавно открытые архивные документы, личную и официальную переписку, яркие отчеты об экспедициях, ранее не публиковавшиеся семейные письма и дневники, а также воспоминания очевидцев.
Биография Джоан Роулинг, написанная итальянской исследовательницей ее жизни и творчества Мариной Ленти. Роулинг никогда не соглашалась на выпуск официальной биографии, поэтому и на родине писательницы их опубликовано немного. Вся информация почерпнута автором из заявлений, которые делала в средствах массовой информации в течение последних двадцати трех лет сама Роулинг либо те, кто с ней связан, а также из новостных публикаций про писательницу с тех пор, как она стала мировой знаменитостью. В книге есть одна выразительная особенность.
Имя банкирского дома Ротшильдов сегодня известно каждому. О Ротшильдах слагались легенды и ходили самые невероятные слухи, их изображали на карикатурах в виде пауков, опутавших земной шар. Люди, объединенные этой фамилией, до сих пор олицетворяют жизненный успех. В чем же секрет этого успеха? О становлении банкирского дома Ротшильдов и их продвижении к власти и могуществу рассказывает израильский историк, журналист Атекс Фрид, автор многочисленных научно-популярных статей.
Многогранная дипломатическая деятельность Назира Тюрякулова — полпреда СССР в Королевстве Саудовская Аравия в 1928–1936 годах — оставалась долгие годы малоизвестной для широкой общественности. Книга доктора политических наук Т. А. Мансурова на основе богатого историко-документального материала раскрывает многие интересные факты борьбы Советского Союза за укрепление своих позиций на Аравийском полуострове в 20-30-е годы XX столетия и яркую роль в ней советского полпреда Тюрякулова — талантливого государственного деятеля, публициста и дипломата, вся жизнь которого была посвящена благородному служению своему народу. Автор на протяжении многих лет подробно изучал деятельность Назира Тюрякулова, используя документы Архива внешней политики РФ и других центральных архивов в Москве.