Братство охотников за книгами - [54]

Федерико еще раз убедился, что сочинения находятся в хорошем состоянии, и велел приказчику упаковать их. Он проводил Фичино до самого порога. Ученый приподнял берет, прощаясь с другом, затем вновь натянул его на голову до самых ушей. Дождь кончился. Появился приказчик, державший в вытянутой руке драгоценный пакет, и устремился вперед, вынудив мессира Фичино пуститься во всю прыть за ним вослед. Федерико смотрел, как они стремительно бегут прямо к радуге, вставшей над улицей. Он ничуть не удивился бы, если бы они взлетели над горизонтом и закружились среди колоколен и дозорных башен, весело хлопая крыльями над охровыми черепичными крышами.

Вийон во всю мощь легких декламировал свои стихи, желая убедиться в их звучности. Радостный бодрый голос, отраженный стенами, звучал еще выразительнее. Франсуа был вполне доволен: ритм точный, мелодия приятна слуху. Но Айша расслышала резкие, пронзительные ноты, которые ее встревожили. Повернувшись к небольшому зеркалу на стене, она заплетала длинные черные косы. Франсуа не удавалось разглядеть ее лица. Он спрашивал себя, можно ли приручить такую дикарку. Казалось, она повинуется лишь солнцу и ветру.

Вероятно, он так же неукротим, как и она. Разве не доказательство тому эти непокорные строфы, сочиненные утром? Путешествие на Святую землю должно было бы вдохновить его на великолепную элегию. Но из-под пера Франсуа появились язвительные строфы, лишенные лиризма и задушевности. Козни, интриги, злоключения, приведшие его сюда, в самое сердце пустыни, — это отнюдь не благородные искания и не мучительный крестный путь. Его путь ныне — постепенный прорыв обороны противника!

После «Баллады повешенных» — воспевание мести. Ударом ли клинка или дерзкими куплетами — Вийон всегда встречал опасность лицом к лицу и за нанесенные ему обиды расплачивался сполна. Теперь у него появилась возможность действовать исподволь. И речь шла не о том, чтобы расквитаться с Церковью или жандармами. Несправедливость рядится не только в митру или шлем. Ростовщик ли, судья или халиф — у несправедливости одно лицо. И Франсуа намерен стереть с него ненавистную улыбку.

*

На пороге появился Авиафар, он пришел за Вийоном, собираясь отвести его к Гамлиэлю. Раввин ждал их неподалеку, в Кумране. Франсуа быстро сунул в карман листок с черновиком баллады и нежно обнял Айшу. Это нисколько не удивило Авиафара, и он с трудом сдержал улыбку. Айша не стала изображать стыдливость. Пятно крови еще сохранялось на простыне. Айша встретила улыбку молодого человека как истинная женщина, она догадывалось, о чем он сейчас думает и кому именно поспешит сообщить новость. Гамлиэль не противился идиллии, он лишь опасался, что Айша не станет больше играть роль прекрасной тюремщицы и переметнется в другой лагерь.

Франсуа и Авиафар успели взобраться на вершину плато, прежде чем их настиг утренний туман, поднявшийся с побережья соленого моря. Они шагали на север вдоль горного хребта. Земля была плоской, в рытвинах, без каких-либо ориентиров. Ни кустика, ни каменных глыб. После часа пути Авиафар вдруг повернул направо, и они стали спускаться. Гамлиэль встретил их, когда они добрались до середины склона. Не скрывая волнения, он сердечно пожал руку Франсуа. Стоявший за ним курчавый человек в одежде пастуха, с обветренной смуглой кожей, загораживал узкий проход в скале. Впрочем, держался он высокомерно и вряд ли был простым пастухом. Гамлиэль представил его Вийону. Он был прямым потомков ессеев и командиром кумранской стражи. Его клан уже много столетий правил в этих краях.

Война за независимость, которую вели Маккавеи против захватчиков Селевкидов, вернула еврейскому народу независимость. Но и будучи изгнанными из Святой земли, македонцы продолжали влиять на Иерусалим. Евреи, имевшие, подобно эллинам, склонность к философии, просвещению и этике, хотели постигнуть учения Сократа и стоиков. Некоторые еврейские ученые даже изучили греческий, чтобы в подлиннике читать драгоценные сочинения, привезенные охотниками за книгами. Но зато другие отчаянно противились духовному единению избранного народа с языческой цивилизацией. Отделившись от общины, ессеи образовали своего рода секту хранителей чистоты традиций и аскетов, которая обосновалась возле Мертвого моря. Опасаясь, что новые философские доктрины, распространившиеся в Иерусалиме и Цфате, исказят Тору, они спрятали ее здесь, в этих пещерах, и до сего дня были ее непреклонными стражами.

Лжепастух угодливо посторонился, пропуская Гамлиэля и Авиафара, и бросил неприветливый взгляд на их спутника-чужестранца.

Франсуа ожидал увидеть длинные коридоры с факелами на стенах, часовых, услышать скрежет петельных крюков, звяканье засовов. Но здесь не было никого и ничего. Не было даже двери, которая бы отделяла тайное убежище от внешнего мира. Неглубокую пещеру с низким потолком освещала единственная масляная лампа. И все же Гамлиэль, казалось, волновался здесь куда больше, чем в подвалах брата Медара или в чреве «подземного Иерусалима». Авиафар приложил два пальца к стене с мезузой, а затем поднес их к губам.

В углу, прямо на каменистой земле, стояла дюжина глиняных сосудов. Поколебавшись какое-то мгновение, раввин все же решился поведать Франсуа, что в них заключено.