Брат и сестра - [80]

Сзади них по широкому мосту в обе стороны проносились автомобили, шли троллейбусы с шипящим звуком скользящих по проводам токоснимателей. Но они ничего не слышали и не замечали. Все прохожие тоже смотрели туда, на Кремлевский холм. Многие останавливались рядом со школьниками, но тоже не замечая их.

Первым нарушил молчание Димочка Кутырин. Он сказал одно только слово:

— Здо́рово!

Зоя вспоминала, как первый раз привел ее сюда отец. Он держал ее и Шуру за руки. С тех пор, когда бы они ни проходили по Каменному мосту, она всегда вспоминала две строчки из стихотворения, которое тогда прочитал отец:

Склони чело, России верный сын:

Бессмертный Кремль стоит перед тобою.

Шура взглянул на Зою. Может быть, он тоже вспомнил тот далекий день, когда они стояли здесь с отцом, взявшись все трое за руки?

Первый на мосту заговорил Кутырин.

— Зойка, конечно, опять права! — сказал он, пересчитывая кремлевские звезды.

В самом деле, вершины всех пяти башен были хорошо видны вместе с их звездами. Зоя давно это знала. Дядя Сережа жил на Полянке, и Зоя часто проходила по Каменному мосту. Это был редкий случай, когда обо всем осведомленный Димочка Кутырин дал маху.

— Эти звезды видны не только с моста — они видны со всех точек земного шара! — проговорила Лиза Пчельникова как о чем-то совершенно обыкновенном.

— Ой, как это верно! — сказала Зоя. — Я только что подумала то же самое.

Ярослав оглянулся на Зою. Когда Зоя вот так смотрела прямо на Кремль, ветер отбрасывал волосы назад, и тогда вся ее собранная, литая фигурка порывисто устремлялась вперед, точно Зоя приготовилась к прыжку. Ей приходилось щурить от ветра глаза, и от этого лицо ее становилось суровее и сама она казалась взрослее своих семнадцати лет.

Но стоило Зое хоть немного повернуть голову к своим товарищам, направо или налево, ветер тотчас же по-озорному мял и спутывал ее волосы. Сначала Зоя пыталась укладывать их на место, потом это ей надоело, она бросила их на произвол и теперь совсем стала похожа на своих одноклассников-мальчиков, у которых ветер тоже давно уже все перепутал на голове, не оставил никакого следа от прически.

Ветер поднимал темно-голубую, почти синюю рябь, гладил Москву-реку против течения.

Лиза Пчельникова сказала:

— Зоя, попробуй закрыть глаза и представить себе, что было на Кремлевском холме семьсот лет назад. Я совершенно отчетливо вижу бор с огромными соснами…

— Вместо того чтобы закрывать глаза, — сказал Шура Космодемьянский, — лучше пойди в музей истории Москвы и открой свои глазки пошире. Москву древнюю очень хорошо изобразил художник Аполлинарий Васнецов, брат того Виктора Васнецова, который написал «Трех богатырей». В музее истории Москвы много произведений Аполлинария Васнецова.

— А я знаете какую картину хотела бы посмотреть? — сказала Зоя. — Я бы хотела посмотреть картину, изображающую человека, который будет стоять на этом мосту через сто лет. Каким будет человек, тот человек, который и родился при коммунизме, живет и работает тоже при коммунизме?

— Прежде всего при коммунизме будут отменены все двойки по диктанту. Правда, Петя? — спросил Димочка Кутырин.

Симонов хотел промолчать, но не удержался:

— Через сто лет таких зубоскалов, как ты, будут сбрасывать с моста в воду без суда и следствия.

— Помнишь, Лиза, — сказала Зоя, не обращая никакого внимания на болтовню Димы и Пети, — как прекрасно рассказано о будущем человеке у Чернышевского, в четвертом сне Веры Павловны? Это гимн будущему человеку. Ужасно хочется сделать что-то необыкновенное и приблизить к нам будущее. Хочется, чтобы уже теперь люди стали более правдивыми, чистыми, радостными и счастливыми на всем земном шаре. Чтобы вот мы с тобой, чтобы вот все мы с вами как раз и были бы теми самыми людьми далекого будущего. Ой, я, кажется, запуталась! — сказала она и вдруг схватилась обеими руками за голову, безнадежно пытаясь уложить растрепанные ветром волосы.

— Нет, Зойка, правильно! — сказал Петя Симонов. — Какого черта лететь на планеты, зачем искать другую природу, когда мы еще не научились брать все, что можно, от своей природы? Мы должны свою землю оборудовать, чтобы она была как конфетка! В этом году я ставлю опыты по пшенице… Ну ладно, об этом помолчим. Через сто лет нашу землю узнать нельзя будет. Реки Сибири потекут обратно, в Среднюю Азию. Уже работают над проектом. От пустынь следа не останется. А раз переделаем природу — значит, и человек будет другой. Я так понимаю марксизм. На всем земном шарике от капитализма не останется ни одного родимого пятна, ни одной заусеницы.

Димочка Кутырин посмотрел на ручные часы и сказал:

— Первый раз слышу, что Петя Симонов в состоянии произнести идеологически выдержанную речь, и, главное, почти без заикания, хотя и несколько косноязычно. Предлагаю в честь такого исторического события войти в правительство с ходатайством, с просьбой переименовать башню Петра Митрополита в башню Петра Симонова!

Лиза, Коркин и Шура Космодемьянский рассмеялись. А Зоя сказала:

— Димочка, что с тобой? Ты сегодня совершенно невыносим.

Она хотела сказать еще что-то, но как раз в это время из-под моста вырвалась с резким клекотом ослепительно белая моторная лодка и стремительно понесла вперед, словно эстафету, красный вымпел, узенький и яркий, как язычок пламени. Вспарывая носом поверхность воды и поднимая ее выше своих бортов, лодка развела в обе стороны волны; они радостно, по-озорному, как от щекотки, заметались в берегах, высоко всползая по отлогому граниту набережных. Какой-то юноша, удивительно похожий на Ярослава Хромова, стоял посредине лодки, придерживаясь одной рукой за плечо товарища, сидевшего у штурвала. Он был до того похож на Ярослава, что Зое даже захотелось убедиться — стоит ли Ярослав на мосту? Да, он был здесь!