Брат и сестра - [79]

— Шура, — спросила Зоя у брата, который вместе с Димочкой Кутыриным тоже отстал от группы и задержался около «Боярыни Морозовой», — как ты думаешь, у кого получилось бы сильнее — у Репина или у Сурикова?

Зоя больше ничего не сказала, не хотела, чтобы слушал Кутырин, стоявший в трех шагах от них. Но Шуре достаточно было и этого: брат и сестра поняли друг друга с полуслова.

Шура задумался. Для кого из этих великих художников тема «Гражданская казнь Чернышевского» могла быть ближе? Он смотрел на «Боярыню Морозову», но в то же время вспоминал все, что видел из работ Репина своими глазами или же знал по репродукциям то, что собрано в Ленинграде, в Русском музее.

— Суриков, — сказал Шура, — слишком эпически спокойный. Он не…

— А казнь стрельцов? — перебила его Зоя.

— Чернышевский — трагедия, а не былина. Репин дал бы образ Чернышевского резче, ярче. Особенно лицо в момент самой казни. А цветы у Репина получились бы как бомбы. Ты вернись в его зал, посмотри, что он делает красной и белой краской, когда показывает митинг у Стены коммунаров в Париже!

— Ну, а ты посмотри, — настаивала Зоя, — как Суриков изобразил толпу. Ведь это же весь русский народ той эпохи!

Несмотря на то что спор Зои и Шуры не давал как будто повода для шуток, Димочка Кутырин не утерпел и сказал:

— О чем спорите, эстеты? Вас волнует детская проблема — кто сильнее: Суриков или Репин? Мой младший братишка два дня не дает прохода бабушке, пристает, чтобы она ему сказала: кто сильнее — лев или тигр?

В это время к ним быстро подошла Ната Беликова и сказала:

— Вера Сергеевна ругается! Почему вы отстаете?

Не обращая никакого внимания на ее слова и считая свой разговор с Зоей законченным, Шура подошел вплотную к картине Сурикова. Ему хотелось понять, как удалось художнику, не прибегая к кропотливым подробностям, при помощи одного лишь непринужденного, свободного движения кистью, одним мазком достигнуть самой высокой, какая только мыслима, правды в изображении человеческого характера?

Зоя хотела скорей подойти к Вере Сергеевне, извиниться перед ней. Но надо было привести с собой и Шуру. Хорошо зная, что теперь, когда он поглощен своими наблюдениями, слова не могут иметь на него никакого действия, Зоя взяла его за руку и осторожно потянула за собой. И вот Шура, с независимым видом ходивший по всей галерее, как ему вздумается, не особенно считавшийся с тем, мешает ли он кому-нибудь или нет, вдруг вспыхнул от прикосновения сестры, как маленький, вырвал руку и резко сказал:

— Отстань!

Он оглянулся на окружающих, боясь, как бы посторонние не заметили, что он младше Зои.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЯТАЯ

Из Третьяковской галереи вышли уставшие, но довольные и настолько взбудораженные неулегшимися еще впечатлениями, что почти никому не хотелось возвращаться домой.

Обычно в Тимирязевский район возвращались на автобусе. Но сегодня Зое захотелось изменить маршрут: пройти пешком через Каменный мост, и уже где-нибудь в центре спуститься в метро. Вера Сергеевна не протестовала.

Вместе с Зоей отправились пешком Лиза Пчельникова, Димочка Кутырин, Симонов, брат Шура и ввязалась еще Ната Беликова.

На распутье, у ворот Третьяковской галереи, замялись на месте, задержались Коркин и Ярослав Хромов: и тот и другой, — но каждый для себя, конечно, отдельно, — не могли решить: идти ли им с Верой Сергеевной направо или же налево, к Каменному мосту, куда пошли Зоя и Шура с товарищами.

Ярослав боялся быть навязчивым, о том же думал и Коля Коркин. Неожиданно Зоя обернулась и крикнула издали:

— Коркин, ты, само собой разумеется, с нами?

— С вами! — сказал он очень решительно, как будто перед этим у него не было никаких колебаний.

Ярослава больно задело то, что Зоя опять сделала вид, что его не существует. Однако он решил идти тоже в эту сторону. Ярослав сказал самому себе: «Каменный мост построен не для одних только комсомольцев!»

Ната Беликова осталась верна себе. Пройдя вместе с Зоей и Лизой по Лаврушинскому переулку метров двести, она вдруг вскрикнула:

— Ой, девочки! — хотя в эту сторону пошло больше мальчиков, чем девочек. — Ой, девочки, что же я делаю? Ведь мои деньги на обратную дорогу остались у Люси Уткиной.

Все засмеялись. А Петя Симонов сказал ей вдогонку то, что он всегда о ней говорил: «И нашим, и вашим!»

Небо над Москвой оставалось все такое же чистое, удивительно прозрачное после вчерашнего дождя, смывшего пыль и вдоволь напоившего молодую зелень в садах, в парках и на бульварах. За весь день по небу так и не прошло ни единого облака, хотя до вечера оставалось уже совсем недалеко: золоченая стрелка на черном диске часов Спасской башни, сползая по кругу, уже почти подошла к пяти.

По дороге на Каменный мост поднялся спор: Кутырин и Симонов не верили Зое, что на мосту есть такая точка, откуда одновременно видны все пять кремлевских звезд на пяти башнях: на Спасской башне, на Никольской, на Троицкой, на Боровицкой и на Водовзводной.

— Не может быть! — упорно твердил Димочка. — Или дворец заслоняет хоть одну башню, или Оружейная палата.

— Соборы тоже заслоняют, — добавил Петя.

Но когда они поднялись на мост и дошли до его середины, перед ними открылась такая торжественная и величественная картина Московского Кремля, которая заставляет человека забывать все на свете. Забыли и они надолго о своем споре. Молча стояли, облокотившись на чугунные узорные перила моста, и смотрели прямо перед собой. Каждый думал об одном и том же: «Здесь жил, здесь работал Владимир Ильич Ленин».