Бракосочетание Рая и Ада. Избранные стихотворения и поэмы - [24]

Зверю и птице ночной вечно свойственных —

                                                и отлетевших отныне

Вихрем чумным от жилища людей. И земля

                                               на счастливой орбите

Мирные нации просит к блаженству призвать, как

                                                 их предков, у Неба».

Вслед за священником Утро само воззовет:

       «Да рассеются тучи!

Тучи, чреватые громом войны и пожаром убийств

                                                                и насилий!

Да не останется доле во Франции ни одного

                                                             ратоборца!»[46]

Кончил — и ветер раздора по Зале пронесся,

                                                     и тучи сгустились;

Были вельможи, как горы, как горные чащи,

                                                     трясомые вихрем;

И, незаметно в шатанье дерев, в треске сучьев,

                                                 рос шепот в долине

Или же шорох — как будто срывались в траву

                                              виноградные гроздья,

Или же голос — натруженный крик землепашца,

                                                не возглас восторга.

Туче, чреватой огнем, уподобился Лувр,

                                          заструилась по древним

Мраморам алая кровь; Дюк Бургундский

                                    дождался монаршего слова:

«Видишь тот замок над рвом, что внушает Парижу

                                                                    опаску?

        Скомандуй

Этой громаде: „Бастилия пала! Сошел замок

                                                призрачный с места,

Тронулся в путь, через реку шагнул, отошел

от Парижа на десять

Миль. Твой черед, неприступная Южная крепость.[47]

                                             Направься к Версалю,

Хмуро взгляни в те сады!“ И коль выполнит это

                                                   она, мы распустим

Армию нашу, что дышит войной, а коль нет — мы

                                                  внушим Ассамблее:

Армия страхов и тюрьмы мучений суть цепи

                                            стране возроптавшей».

Словно звезда, возвещая рассвет потерпевшим

                                                   кораблекрушенье,

Молча направился горестный вестник

                              пред Национальным собраньем

С горестной вестью предстать. Молча слушали.

                                       Молча, но громкие громы

Громче и громче гремели. Обломки колонн, прах

                                           времен — так молчали.

Словно из древних руин, к ним воззвал Мирабо —

                                        громы стихли мгновенно,

Хлопанье крыл было вкруг его крика: «Услышать

                                                   хотим Лафайета!».

Стены откликнулись эхом: «Услышать хотим

                                                             Лафайета!»

       И в пламя, —

Молниеносно, как пуля, что взвизгнула в знак

                                                   объявления боя, —

С места сорвавшись, «Пора!» — закричал Лафайет.

       И Собранье

В тучах застыло безмолвно, колчан, полный

                                     молний, над градами жизни.

Градами жизни и ратями схватки, где дети их шли

                                                           друг на друга;

Голосовали, шепчась, — вихрь у ног, — голоса

                                            подсчитали в молчанье,

И отказали войне, и Чума краснокрылая в небо

                                                                 метнулась.

Молча пред ними стоял Лафайет,

                                                 ожидая их тяжбы, —

И приказали войскам отойти за черту в десять миль[48]

                                                                от Парижа.

Старое солнце, садясь за горой, озарило лучом

                                                                 Лафайета,

Но в глубочайшей тени было войско: с восточных

                                                   холмов наплывала

И простиралась над городом, армией, Лувром

                                                       гигантская туча.

Пламени светлою долей стоял он над пламени

                                                          темною долей;

Там бесновались ряды депутатов и ждали решенья

                                                                   солдаты,

Плача, чумной вереницей струились виденья

                                                приверженцев веры —

Голые души, из черных аббатств вырываясь

                                               бесстыдно на божий

Свет, где кровавая туча Вольтера и грозные скалы

                                                               Жан-Жака

Мир затеняли, они разбивались, как волны,

                                                    о выступы войска.

Небо зарделось огнем, и земля серным дымом

                                                 сокрылась от взора,

Ибо восстал Лафайет, но в молчанье по-прежнему,

                                                              а офицеры