Брак по-американски - [74]

– Я знаю, – сказала я Рою. – Я знаю.

Он повернулся ко мне:

– Это потому, что ты думаешь, я чем-то заразился, что у меня что-то было, пока я сидел? Или потому, что ты не хочешь снова забеременеть? Потому что ты не хочешь от меня ребенка?

На этот вопрос не было приемлемого ответа. Ни одному мужчине не понравится и взять все, и не взять. Дойти до предела, но только до предела.

– Ну, скажи, – сказал он. – Почему?

Я сжала губы, запечатав все правды внутри. Я помотала головой. Он повернулся, надавив мне грудью на грудь.

– Знаешь, – сказал он с оттенком угрозы. – А я ведь могу просто сделать все, что хочу.

Я не вырывалась. Не просила. Я приготовилась к тому, что казалось неизбежным с того момента, когда я зашла в свой дом и ощутила, что он больше не мой.

– Я могу, – сказал он снова, при этом встав с кровати, обмотавшись одеялом, как саваном, подставив мое уязвимое тело холоду. – Я могу, но я не буду.

Рой

Давина себя со мной так не вела. Когда я стоял у нее на пороге, она открыла мне дверь. Она открыла мне себя. А Селестия, моя законная супруга, вертит мной, будто она Форт Нокс[88]. Уолтер пытался меня предупредить. Я был готов проглотить тот факт, что у нее был другой мужчина, возможно, мужчины. Женщинам трудно. Как и всем нам. Я не мальчик. Тюрьма на всех оставляет свой отпечаток. Но если женщина с тобой не развелась, высылает тебе деньги и оставляет прежний замок – с такими вводными мужчина может подумать, что не все потеряно. А когда ты наклоняешься к ней, целуешь ее и она позволяет тебе все, когда ты ведешь ее за руку в спальню, ты уже уверен, что ничего не придумал. Я отсидел пять лет, но не настолько долго, чтобы успеть забыть, как этот мир устроен.

У тебя есть защита?

Она знала, что у меня ничего нет. Я приготовился к встрече с ней, но не подготовился. Она мне жена. Что бы она подумала, если бы я завалился к ней с резинкой? Она бы не подумала, какой я внимательный, она бы сочла, будто я думаю, что она перед всеми раздвигала ноги. Почему мы не могли все сделать, как тогда в Нью-Йорке, когда были едва знакомы? Сколько раз в тюрьме я вспоминал ту первую ночь? Перебирал в уме детали, как немое кино в голове, и я точно помню, что никакого латекса там не было и в помине. Той ночью в Бруклине я казался себе Капитаном Америкой, и мне было наплевать, что я лишился зуба, защищая ее честь. Нечасто выпадает шанс побыть таким вот героем. А теперь она ведет себя так, будто этого вообще не было.

Я сбросил одеяло на пол и бродил по дому нагишом, искал, куда приткнуть свою кудрявую голову. Главная спальня по очевидным причинам сразу отпадала, так что я устроился в ее швейном кабинете и рухнул на низкий диван, хоть он и был несколько коротковат для мужчины моего роста. Комната была забита poupées разной степени готовности. Рядом с швейной машиной стояла кукольная голова цвета картонной коробки и несколько пар рук с раскрытыми ладонями. Не буду врать и говорить, что меня это не напрягало. Но я уже был напряжен, когда вломился туда.

Готовые куклы сидели на полках, терпеливые и дружелюбные. Я вспомнил о помощнице Селестии – как ее звали, Тамара? Я вспомнил о ее крупном, здоровом мальчишке. Когда Селестия вышла из комнаты, чтобы принести их одежду, девушка дотронулась до моей руки своими зелено-голубыми ногтями. «Тебе нужно отпустить ее, – сказала она. – Разбей свое сердце, или его разобьют они». Во мне поднимался гнев, густой и удушающий, как дым. На это у меня был только один ответ, но в приличном обществе такое не скажешь. «Послушай меня, – сказала она. – Потому что я знаю то, чего ты не знаешь. Это случится не специально, но тебе будет больно». Я пытался понять, в какие игры со мной играет эта маленькая девочка, когда Селестия принесла их одежду и поцеловала ее сына, как своего собственного.

Было, наверное, три часа утра, и в голове у меня были пьяные мысли, хотя я не пил. Я привстал, взял с полки куклу и ударил ее в лицо кулаком. На мягкой голове осталась вмятина, но потом лицо вернулось на место, по-прежнему улыбаясь. Я вытянулся на диване, ноги свесились через край, у меня не получалось устроиться удобно. Я поднялся, крадучись вышел в коридор и встал напротив двери в комнату, где спала Селестия. Я не мог заставить себя дернуть за ручку. Если она закрылась от меня на замок, я об этом знать не хотел.

Вернувшись в кабинет, я взял телефон и набрал номер Давины. Она ответила, и ее голос звучал испуганно, как и у любого в четвертом часу утра.

– Привет, Давина, это Рой.

– И?

– Хотел сказать привет.

– Ну, сказал, – ответила она. – Доволен?

– Не клади трубку. Пожалуйста, послушай меня. Я хотел сказать, что мне очень дорого то время, которое ты со мной провела, что ты так хорошо ко мне отнеслась.

– Рой, – сказала она, и ее голос слегка потеплел. – С тобой все хорошо? У тебя какой-то неуверенный голос. Ты где?

– В Атланте, – на этом я растерял все слова. На свете не много женщин, которые станут держать телефон, слушая, как взрослый мужчина плачет по другой женщине. Но Давина Хардрик ждала до тех пор, пока я не смог сказать:

– Давина?

– Я тут.

Она не сказала