Брак по-американски - [32]

– Вина тут вообще ни при чем.

Но, разумеется, у меня в голове зудел голос, который настаивал, что отношения с Селестией – это преступление, вроде подделки личных документов или расхищения захоронений. Убери руки от чужой жены, – ругал меня голос Роя. Иногда включался мой отец, напоминая мне, что «кроме честного имени у тебя больше ничего нет», хотя он такое мог сказать только в шутку. Но в этом гаме звучали и бабушкины советы: «Что твое, то твое. Протяни руку и возьми то, что тебе причитается». Селестии я об этом никогда не рассказывал, но уверен, что у нее тоже был свой хор.

– Я знаю, что винить некого, – сказала она. – Но отношения – вещь чувствительная. Когда все это случилось, мы были женаты всего ничего.

– Подожди, – сказал я, не опускаясь на одно колено. Нам эти формальности были ни к чему. – Я не хочу говорить о нем, пока мы не поговорим о нас. Я думал, это произойдет совсем не так, но вот что.

Она посмотрела на кольцо, лежащее у меня в ладони, и помотала головой в замешательстве. Когда я выбрал рубин, он казался мне идеальным камнем, очень личным, совсем не похожим на тот, что у нее был прежде, но в ту минуту я засомневался, хватит ли этого. Селестия спросила:

– Это что, предложение?

– Это обещание.

– Нельзя так, – сказала она. – Я просто не выдержу все сразу.

Она отодвинулась от меня, пошла ко мне в спальню и закрылась там, щелкнув дверной ручкой. Я мог бы пойти за ней. Мог бы подковырнуть ручку скрепкой. Но когда женщина выставляет тебя за дверь, вскрытый замок тебя назад не впустит.

В кабинете я плеснул себе торфяного виски, который Карлос подарил мне на выпускной. Бутылка простояла нетронутой у меня в мини-баре почти пятнадцать лет, я ждал подходящего случая. Год назад Селестия спросила, что это, и ее присутствие у меня дома показалось мне именно таким случаем. Мы открыли бутылку, празднуя друг друга. Теперь виски почти закончился, и я буду оплакивать его, когда бутылка опустеет. Я взял стакан, вышел на улицу и сел у корней Старого Гика. Холод кусался, а выпитый виски – обжигал. У Селестии горел свет и шторы были раскрыты. Ее рабочий кабинет был забит куклами – она готовилась к праздникам. В каждой кукле мне виделось лицо маленького Роя, хотя куклы были разного цвета и большинство были девочками. Но все до единой были Роем.

Она позвала меня, когда взошла луна. Я замялся, ожидая второй попытки. Она бродила по дому, я чувствовал ее волнение. Если она остановится и подумает, она поймет, где меня искать. На несколько секунд мое имя вновь наполнило пустые комнаты. Наконец, она вышла на улицу в цветастой ночнушке и халате, будто мы женаты уже не одну сотню лет.

– Дре, – сказала она, босыми ногами шагая по холодной и влажной траве. – Пойдем домой. Пойдем спать.

Молча я прошел мимо нее и направился в спальню. Постельное белье было смято, будто она уснула, а кошмар ее уже ждал. Как и всегда, я стал готовиться ко сну, умылся, надел пижамные штаны и футболку. Потом я снова заправил простыни, поправил одеяла, разгладил пододеяльники, выключил свет и подошел к шкафу, где она стояла, скрестив на груди руки.

– Иди ко мне, – сказал я, дружески ее приобняв.

– Дре, – сказала она. – Чего ты хочешь?

– Я хочу, чтобы мы поженились, чтобы все стало прозрачно и по закону. Ты должна ответить мне, Селестия. Я не могу жить в подвешенном состоянии.

– Дре, но это так не вовремя.

– Просто ответь, чего хочешь ты. Или ты выходишь за меня замуж, или нет. Или мы почти три года только играли в семью, или жили взаправду.

– Это что, ультиматум?

– Ты же знаешь, что нет. Но, Селестия, мне нужен ответ и нужен сейчас.

Я ослабил объятия, и мы легли на разные стороны кровати, разошлись по углам, как боксеры.

Никто не говорил; никто не спал. Мне казалось, у нас все кончено. Я хотел повернуться к ней и лечь на ее территорию, на пахнущую лавандой сторону матраса. Часто мы спали совсем близко, на одной подушке. Но в ту ночь мне казалось, меня должны пригласить, а предложения все не было. Никогда не знаешь, что на уме у другого человека, это я крепко усвоил. Но она все же потянулась ко мне – на рассвете, когда часы у меня в груди уже подошли к точке невозврата. Она протянула ко мне свои руки, ноги, губы – все свое тело. И я отозвался, будучи наготове, как натянутая стрела.

С точки зрения государства, она была чужой женой, но если события последних пяти лет и научили нас чему-то, так это тому, что в вопросах правды о людях государству веры нет. Никто не убедит меня, что тогда, в нашей постели, в изможденном клубке наших потных тел, мы не знали единения.

– Послушай, – прошептал я в ее душистую кожу. – Мы вместе не потому, что Роя посадили. Слышишь меня?

– Я знаю, – ответила она, вздохнув. – Я знаю, я знаю, я знаю.

– Селестия. Пожалуйста, давай поженимся.

В темноте ее губы были настолько близко к моим, что, когда она ответила, я ощутил вкус ее слов – терпких и сочных.

Селестия

Когда-то я была новобрачной и вычесывала из волос рис. А через восемнадцать месяцев я перешла границу между женой и невестой, и отсчет пошел на месяцы, будто я жду ребенка.

Жить в браке – это как прививать черенок на дерево. Есть только что отрезанный черенок – с него капает сок, он пахнет весной, и есть материнское дерево, которое стоит, лишенное защитной коры, с разрезом на стволе, готовясь принять пополнение. Несколько лет назад мой отец провел подобную операцию на кизиле у нас на участке. Он привил принесенную из леса ветку с розовыми цветами к дереву с белыми цветами, которое моя мама вырастила из рассады. И по сей день, уже много лет спустя, дерево выглядит немного неестественно, даже когда распускается все это бело-розовое великолепие.