Брачные узы - [80]

Напротив здания Парламента он непроизвольно замедлил шаги как человек, завороженный началом спектакля еще до того, как появился главный герой, и, помедлив, свернул в боковую улочку. Пройдя немного, он обнаружил, что находится на Лерхенфельдерштрассе, и остановился. Что ему здесь нужно, в конце-то концов? В тот же миг ему пришло в голову, что он оказался совсем рядом с обиталищем Лоти Боденхайм. Если уж ноги сами выбрали этот путь, сказал он себе, посмеиваясь, ничего не остается, как только подчиниться: им виднее… Он вошел в дом и поднялся на лифте на второй этаж.

Горничная оставила его на минуту в прихожей, тотчас же вернулась и провела в уже знакомую гостиную.

— Извольте подождать немного. Фройляйн Лоти сейчас придет.

Он расположился в кресле, обтянутом бурой кожей. Скоро вошла и Лоти. Облаченная в свое цветастое кимоно, она без малейших признаков удивления протянула ему руку, словно ждала этого визита.

— Я предчувствовала, что увижу вас сегодня, только не знала, что вы окажете мне такую честь и придете сюда. А я уже собралась одеться и заглянуть в кафе. Договорилась встретиться там с доктором Астелем, но не раньше полшестого. Как бы то ни было, очень мило, что вы пришли.

Она придвинула стул и села, устремив на Гордвайля требовательный взгляд.

— А где же Tea? — спросила она неожиданно.

— Tea… она… ей нужно было пойти в одно место…

Насмешливая улыбка появилась на лице Лоти.

— Не найдется ли у вас сигареты? — нашелся Гордвайль. — Забыл купить.

— Может быть, вы предпочитаете сигару? У папы есть отличные.

Она проскользнула в соседнюю комнату и вернулась с толстой сигарой.

— Один раз в жизни и вам можно почувствовать себя герром Боденхаймом, директором Крестьянского банка.

— Или доктором Крейнделом, моим кормильцем, — пошутил Гордвайль.

Затянувшись несколько раз, он проговорил:

— А правда недурно! Богатые умеют жить.

Лоти была бледнее обычного. Ее бледность особенно выделялась на фоне темных цветов кимоно.

— Я не люблю воскресений и праздников, — сказала она, — это самые скучные дни.

Она встала и, приоткрыв дверь, крикнула горничной, чтобы та приготовила чай.

Человек в своем тесном мирке, подумал Гордвайль, подобен плоду со снятой кожицей. Каждый жест выдает потаенные черты. Чего стоит один этот тон, например, которым она позвала горничную, в нем и повеление, и просьба одновременно.

Лоти вернулась назад и села напротив гостя, запахнув полы кимоно на коленях. Она взяла сигарету из папиросницы, которую раньше положила на стол рядом, небрежно прикурила и стала выдувать одно за другим колечки дыма, похожие на голубовато-пегие баранки. Зимний день быстро угасал. Мрачная тишина сочилась в дом, как будто он был нежилым.

— Ваших родителей нет дома?

— Нет. Пошли «развлечься». По своему обыкновению, как всегда в выходные. Идут вдвоем в кафе и сидят там полтора-два часа. Папа читает воскресные газеты, а мама разглядывает иллюстрированный журнал или журналы мод. Знаете, мама одевается по самой последней моде, бежит впереди меня. Мне она всегда выговаривает, я, дескать, по ее мнению, неряшлива и небрежна в одежде. Иногда она посылает меня купить новую шляпку или к портнихе. Потом, когда с газетами покончено, они начинают обсуждать меня, судят и рядят, как выдать меня замуж. Это у них постоянная тема для разговора. Потому что больше всего на свете они хотят видеть меня под венцом. Потом, если погода хорошая, они еще с полчаса гуляют и возвращаются домой. Если я в это время дома, папа зовет меня для «важного разговора», всегда с важным выражением лица, как будто это в первый раз. Он указывает мне на стул коротким, не терпящим возражений жестом, как служащему у себя в директорском кабинете в банке. Обычно мама тоже присутствует при этом. Я сижу и жду, и мама тоже. После короткого молчания он задает всегда один и тот же вопрос: «Итак, Лоти?» Я делаю вид, что не понимаю. «Я имею в виду, когда ты пригласишь нас на свадьбу?» Я: «Пока не знаю. Не с кем. Никто меня не хочет». «Это не так, Лоти», — говорит папа с величайшей серьезностью. А мама поддакивает: «Неправда, Лоти! Это ты никого не хочешь». И мы молчим втроем. Спустя минуту папа говорит, как если бы его вдруг впервые озарило: «А доктор Астель, например? Он ведь хочет на тебе жениться». И впивается мне в лицо пристальным взглядом, следя за произведенным впечатлением. «Посмотрим, — говорю я. — Нужно еще подождать…» Пауза. Потом еще несколько коротких рубленых вопросов на ту же тему, и — «важный разговор» завершен. Это повторяется почти каждую неделю, по одному и тому же сценарию, и всегда по выходным дням. В остальные дни мы обсуждаем что угодно, но только не это.

Горничная внесла чай и разное печенье.

— Сколько лет вашей матери?

— Сорок пять.

— Ни за что бы не поверил. Она выглядит намного моложе. По меньшей мере лет на шесть-восемь.

Лоти поднялась с места и включила свет, который мгновенно повис в комнате, пронзительно яркий и оранжевый, как застывшая молния. Пока она разливала чай, Гордвайль наблюдал за ее движениями, плавными и изящными. По сути дела, прекрасная девушка, Лоти, пронеслось у него в голове. Порода. Она поистине заслуживает любви… Если бы я не любил… какой странный кошмар был прошлой ночью… Днем вещи выглядят такими, какие они есть, в истинном свете… Хорошо, что любая такая ночь рано или поздно кончается…