Боже мой, какая прелесть! - [29]

Анатолий Андреевич присел передо мной на корточки, протянул правую руку к моему лицу и согнутым указательным пальцем приподнял подбородок, заставляя глядеть ему в глаза.

– Так что он рассказал тебе, Сашенька? – спросил как будто с укором. – Что рассказал тебе мальчик, о чем поведал? – Казалось, гад издевается надо мной. Играет, как кот с мышонком. – Мне так не хочется портить такое красивое личико… Отдай диск и письмо, Саша. Отдай. И разойдемся по-хорошему…

– Да нет у меня никакого письма!! – со слезами воскликнула я. – Нет!!!

– Ай-яй-яй, – покачал головой Коновалов. – А диск? Или флешка. Ты вчера до глубокой ночи перед компьютером сидела. Что-то просматривала, да? Что-то чужое и интересное?

Вот сволочь! В окна подглядывал!

И я тоже хороша. Забыла, что окна кабинета на улицу выходят, а шторы не плотные, а сплошная фикция.

– Так, где письмо и диск, Саша? – гнул свое Коновалов. – Зачем так упираться? Ведь все равно отдашь. Только по-плохому.

Сверху, громко топая башмаками, спустился «почтальон». Засовывая в свою объемистую сумку какую-то электронную штуковину, обмотанную проводами, он покачал головой:

– Ком чистый. С электронной почтой не работала, ничего не отправляла. – Сказал, достал из кармана синей куртки сигареты и вышел на улицу.

– Вот и отлично! – обрадовался Коновалов и встал прямо. – Вот и здорово! Сашенька, вы моло… – не договорив, он вдруг запнулся на полуслове, быстро подошел к длинной тумбе с напитками и уставился на нее так, словно увидел на ней не винные бутылки, а банки с пауками. – А где… – сказал чуть слышно, развернулся, буквально перекручивая все тело, и заорал: – Часы где, тварь?!

И тут я испугалась до последнего предела. Как никогда в жизни. Смертельно. До сей поры все было игрушечно: угрозы, мой осипший голос… Я ожидала мордобития, но не смерти… А оказалось, что до настоящей жути мы еще не добирались.

Лицо Коновалова побледнело даже под загаром. Он подбежал ко мне, замахнулся…

От удара меня спас телефонный звонок. Он прозвучал как выстрел, рука мужчины застыла буквально в сантиметре от щеки. Хотя, казалось бы, как может «выстрелить» шаляпинское «эй, ухнем»?

«Еще разик, еще раз…» – гремел бас по всему дому. Я всегда выбирала наиболее «голосистые» мобильники, поскольку тихий звонок запросто терялся в огромном доме. А эту мелодию поставила на звонок в минуту депрессии, так как «эй, ухнем еще разик» наиболее точно передавало мое тогдашнее, да и нынешнее настроение. Я выживала и ухала. Как бурлак. Как дровосек. Как маленькая девочка, что, зажмурившись, несется на американских горках вниз.

Коновалов схватил с журнального столика мой вибрирующий телефон, взглянул на дисплей, нахмурился, словно бы что-то вспоминая и, пожалуй, не веря своим глазам, и… побледнел еще больше.

Ошарашенным истуканом с сизыми губами он замер надо мной, тупо разглядывая телефон, а Шаляпин тем временем басисто умолял поднапрячься…

Наконец пение смолкло. Мой враг тяжело опустился в кресло и принялся рыться в памяти мобильника, сосредоточенно хмуря брови.

Потом нашел в нем какую-то строчку и подсунул телефон мне под нос.

– Кто это? – спросил сурово.

Я посмотрела на дисплей. «Сергей Рубпольский» чернело на голубой подсветке.

– Ты же видишь, – пожала плечами.

– Это Рубль Польский? Сережа Рубль Польский?

– Да. – Как будто удивляясь тугодумию гостя, я даже повторила: – Сережа Рубль Польский. Мой друг.

Ответ заставил Коновалова откинуться на спинку кресла, окаменеть и не мигая разглядывать мое лицо, разыскивая в нем лукавство.

В гостиной снова зазвенел звонок. На этот раз домашнего телефона.

Коновалов продолжал меня разглядывать, пока и этот звонок не смолк.

Из двери, ведущей в гараж, показался бритоголовый бандит. Посмотрев на мизансцену «шеф находится в ступоре, дамочка безмолвствует», красноречиво потер руки, так же показательно спросил:

– Ну что? Начнем? – и плотоядно хмыкнул.

– Заткнись, – выбросил Коновалов. Шеф думал.

– Что ты рассказала Рубпольскому? – спросил в итоге довольно тихо и покладисто.

– Пока – ничего, – пожав плечами, честно ответила я. То, что разговор с Рубпольским в принципе не состоялся, легко проверить по телефонной памяти.

– А собираешься?

– Зависит от тебя.

– А кому ты что-то рассказала?

Мы уже перестали разыгрывать спектакль о дурочке из переулочка и умном разозленном дяде, мы говорили без обиняков.

– Если со мной что-то случится, информация уйдет к Рубпольскому.

Анатолий Андреевич быстро заелозил большим пальцем по кнопочкам телефона, разыскал там номер последнего разговора и показал мне дисплей:

– С ней говорила?

На экране обозначилось имя Маргариты Кулеминой. Именно с ней я успела поговорить сегодня утром и условиться о встрече у нее дома. (Эх, такую бы технику да во времена Агаты Кристи, половина расследований Эркюля Пуаро прошла бы куда быстрее!)

– Может быть, и с ней, – безразлично отозвалась я, хотя удары сердца буквально клокотали в горле. – А может быть, с кем-то еще. По домашнему телефону.

– Проверим. Все телефоны проверим, – серьезно пообещал Коновалов.

И я мысленно пожелала болтушке Зое долгих лет здравия и дала мысленную рекомендацию ненадолго – примерно на неделю, до возвращения Рубпольского – исчезнуть из города. С Ритой я разговаривала не больше минуты, а вот разговор с Зойкой занял гораздо больше времени и был четко привязан к моему ночному бдению перед включенным компьютером…