Боже мой, какая прелесть! - [30]

– Что ты задумала, Саша? – с искренней печалью в голосе спросил мой враг.

– Пока ничего. – Я безразлично пожимала плечами, как заведенная. – Признаюсь честно, я в твоей информации ничего не поняла. Английского не знаю и в банковских реквизитах не петрю.

Возможно, этим признанием я подписала себе смертный приговор.

Но тем не менее, совершенно интуитивно, чувствовала – начну врать и изворачиваться, запыта-ют до смерти и никакой Рубпольский с Лазурки не поможет. Договариваться с врагом можно только при обоюдной честности. Уловки неуместны. Почует и пристукнет. А так… авось доверие вызову.

– И что нам делать? – многозначительно раз вел руками Коновалов.

Какое, однако, магическое действие произвела фамилия Рубпольский – зверь обернулся человеком. Убрал клыки и стал мыслить конструктивно.

– Зачем ты убрала часы? Собираешься с помощью шантажа войти в долю?

– Подумывала, – правдиво призналась я.

– Подумывала? – зацепился за прошедшее время Коновалов. – А теперь?

– Теперь хочу только одного: оставьте мальчика и его маму в покое.

– И без претензий? – оживился убийца с бизнесменской хваткой. Как будто вел со мной деловые переговоры, совсем забыв о пролитой крови.

Мне стало до жути противно, но все же я ответила:

– Да, без претензий.

– Тогда отдай часы, – продолжил развивать успех переговорщик. – В знак доброй воли.

Я усмехнулась:

– А это фигушки. Часы – моя страховка.

– Са-а-а-ша, – пропел мое имя Коновалов и погрозил пальцем, словно расшалившемуся ребенку.

Он что, на самом деле продолжает считать меня безмозглой Барби?!

Ведь доказала же – не кукла. А хищница с хорошей головой.

Но Анатолий Андреевич, слишком уж быстро опомнившийся от шока, вызванного фамилией Рубпольский, вновь стал самим собой. Почуяв слабину, он стал самоуверенным дельцом со сдвигом в криминал.

– Саша, – гнусавил гад, – зачем усложнять себе жизнь? Ведь все так хорошо начинало складываться. Часы где-то в доме, ты ездила только до дома Лизы и вряд ли оставила их там. Так что давай договариваться, мы все равно их найдем.

Не уверена, но возможно. Тайник из полой канистры – игрушечный.

Но куда же делся мальчик?!

– Давай-ка так. Ты нам часы, диск и мальчика. Мы тебе… Мы тебе двадцать тысяч долларов. Или даже евро!

– Ты что, дурак? – совершенно серьезно поинтересовалась я и переспросила раздельно: – Двадцать. Тысяч. Даже евро?

– А сколько ты хочешь? – не обращая внимания на «дурака», прищурился Коновалов.

– Пятьсот. И тоже не долларов.

Браток, пристроившийся в углу гостиной, аж крякнул, а Коновалов присвистнул:

– А не подавишься?

– Проглочу как-нибудь.

Саша, Саша, что ты творишь?! Да за такую сумму этот мерзавец родную маму прибьет и похоронит!

Но делать нечего. Мне нужно показать, что я готова к компромиссам. Что Саша Пряхина жадная, продажная зараза и сдаст за пол-лимона хоть мальчика, хоть душу. Только так мне может поверить человек, сам живущей предательством, только так он начнет мне доверять и оставит в живых. Обманет, конечно, но пока оставит. Фамилия Рубпольский слишком рано перестала прикрывать мне спину. Анатолий Андреевич довольно быстро опомнился, понял, что разговор по мобильному с Сережей не состоялся. С электронной почтой я не работала и никаких документов и писем не отправляла. А умозрительный разговор с какой-то подругой – это слова, слова, слова. И никаких доказательств.

Коновалов надул щеки, побарабанил пальцами по подлокотникам.

Во взгляде вновь проглядывал зверь. Но притаившийся. Настороженный и готовый ждать.

– Что ж, обсудим, – сказал он наконец, и бра ток за его спиной выдал звук, как будто подавился воздухом от возмущения.

Но Коновалов ухом не повел. Вряд ли бритоголовый владелец цепей знал настоящую цену вопроса. Это не он, любезный, вчера полночи циферки из документов складывал, а я.

И Анатолий Андреевич даже не стал обсуждать со мной вопрос: откуда взялась фантастическая сумма отступных в полмиллиона евро? Он догадался – я просчитала цену вопроса. И быстро, пока у золотоносного братка не возникли какие-либо подозрения, снял тему с повестки:

– Это, конечно, непомерная цифра, Саша. Но все обсуждается, все обсуждается.

– Я хочу гарантий.

– Каких? – поднял плечи хитрец. – У тебя часы с моими отпечатками пальцев. Это и есть гарантия.

Гарантия обвинения в убийстве… Но что-то слишком быстро Анатолий Андреевич оставил мне сей страховой полис… Слишком быстро.

Кого же он так боится?! Боится больше, чем милиции и обвинений в убийстве?!

В гостиной, набирая громкость, вновь загремел шаляпинский басище. Коновалов глянул на дисплей – Рубпольский, и я сказала:

– Надо ответить. Сережа будет звонить снова и снова. Домой, на мобильник… А если я не отвечу, пришлет кого-нибудь сюда.

Врала, конечно. Плевать Сереже на мое отсутствие.

Но враг поверил. Воткнул в мою руку телефон и многозначительно сказал:

– Без фокусов. Я слушаю.

Сел рядом на диван и приложил ухо с другой стороны к телефону.

– Сашенция, привет! – раздался баритон Рубпольского. – Как дела?

– Привет, нормально, – скупо информировала я.

– Телик смотрела? Мишина видела?

– Какого Мишина? – оторопела я.

– Черт, – совершенно искренне огорчился Сережа, – проспорил Вике ужин…