Боже, Божена! - [37]

Вот так и у меня. Годы холода, отчуждения и подпирающих горло слов – моя семья зарубала на корню всю позывы говорить о своих чувствах. Но заставить меня замолчать с концами так и не смогла: с годами я довела до совершенства свое умение качать права. Не могу говорить – буду кричать.

Мне пять лет. За ужином мать отца, раскладывая по тарелкам яичницу, попала каплей кипящего жира мне на живот. Было больно. Даже кожа слезла. И я сказала: «Бабушка, ты бы извинилась!» В ответ папина мама вскипела: «Ты сопля, перед соплей извиняться!» И вот сколько лет прошло, а я помню это свое крошечное восстание в пять лет и горжусь собой пятилетней. Но родственники, которые меня ненавидят, утверждают, что проклятый (для них) ген проявился раньше, ибо еще раньше, в четыре года, я потребовала убрать из моей спальни грудничка-кузину, которая не давала мне спать по ночам.

Мамаша годовалой девочки, моя тетка, уже не кормила ее грудью и решила подложить источник звука ко мне в комнатенку, чтобы самой отдохнуть. Мамы моей в то время на даче не было. Бабушка с дедушкой тоже по ночам хотели спать. Куда девать ребенка? Ясное дело, к четырехлетке, которая тварь бессловесная и вякать не будет. Эту ошибку – про «вякать не будет» – потом совершали многие. Но тогда я впервые показала врагам, насколько они не правы, и дала отпор так жестоко, что им с бедной девочкой пришлось спать на веранде. Родня, которую я, впрочем, родней не считаю, до сих пор ставит мне тот случай в вину: «Прямо так и сказала: «Твой ребенок, ты с ним и спи!»

А я горжусь собой четырехлетней! Это надо в четыре года в окружении врагов выпереть раздражающий источник звука из комнаты! Вот это боевой характер! Но за справедливость ли я тогда боролась? Я слова-то такого еще не знала! Я боролась за свои права. Я их качала – качала, начиная с четырех лет.

Качала права я и в школе – очень хорошей физмат-школе, идеальном мире избранных, в котором, как оказалось, тоже были хамы. В школу нашу принимали только с девятого класса, но тогда для эксперимента набрали еще и два седьмых – первый седьмой, «единичка», для математических гениев, и второй, «двоечка», для всесторонне развитых. Так вот, когда учитель, который вел математику, оказался разнузданным хамом, «единичка» встала на дыбы и на родительском собрании потребовала заменить учителя. А родители «двоечки», все, кроме моей мамаши, встали за хама горой. «Вы не представляете, как вам повезло с учителем! – говорили они. – Он такой остроумный!»

Ну да, обзываться идиотом – это очень остроумно! И вот я все думаю, почему математики знали, что с ними ТАК обращаться нельзя, а «двойка» – творческая интеллигенция – считала, что с ними так можно. Это вопрос вопросов: почему с кем-то так можно, и не просто с кем-то, а со всей страной?

Название тому, что столько лет не позволяло мне отсиживаться в уголке, я узнала, только став взрослой.

У моего мужа в молодости был знакомый с никогда не заживающим лицом. Без фингала под глазом его было практически не встретить, хотя он не пил, не занимался боксом и не принадлежал к секте хлыстов-мазохистов. Просто всякий раз, когда к нему подходили вечером с просьбой: «Дай закурить!», он вскидывался и отвечал: «Во-первых, не «ты», а «вы»!»

Впоследствии выяснилось, что он внук Долорес Ибаррури (великая испанская революционерка, если кто не помнит). У Долорес было, видимо, много внуков, и гены ее рассеяны по всему свету. В России тоже встречаются, хотя редко, что говорить – слишком далеко от бабушки, слишком холодно.

Как все оказывается просто. Я – подлинная внучка Долорес Ибаррури, сомневаться в этом не приходится. Помню, в театральном институте сидим мы такие на занятии по речи. И съехавшая крышей педагог отчитывает девочку Таню. «Вы почему сидите чешетесь! Вы корявая! У вас спина горбатая!» – и так далее по внешности, по осанке, по фигуре. Таня сидит, глотает слезы. Кому больше всех надо? Конечно, мне. Со всем моим репертуаром: «Да как вы смеете! Кто вам позволил?! Вы оскорбляете! Вы обязаны учить буквы выговаривать, а не свою злобу вымещать». Поворачиваюсь к классу: «Ребята, на ровном месте Валентина Калистратовна оскорбляет Таню. Мы должны встать и уйти все разом». Вы думаете, кто-нибудь ушел? Щазззз, как говорится. Никто и не шелохнулся. И тут радостная Валентина Калистратовна, утвердившаяся в своем праве унижать, выгнала меня. И зачет я сдавала отдельно от всех – заведующему кафедрой.

* * *

Почему в России традиционно не любят не тех, кто унижает, а тех, кто «качает права»? Не любят настолько, что это выражение несет ярко выраженную негативную коннотацию? Да потому, что россияне не следят за соблюдением собственных прав, не уважают свои права и не уважают чужие. Им в лом бороться за то, что они не уважают. Оно им не нужно. Россияне так и спрашивают друг друга и небеса: «Оно нам нужно?» И отвечают сами себе: «Нет, не нужно». И сидят на попе ровно, придумывая по ходу пословицы и поговорки про особую бесправную миссию русского народа. Борьба за справедливость, которая по сути и есть борьба за свои права, ведется отдельными личностями, отдельными Боженами и Навальными.