Боярин - [18]

— Будучи иноком, — говорю, как бы между прочим, — слышал о неком царе Борисе Годунове. Он, вроде бы, после Ивана Грозного царствовал. Или ошибаюсь?

— Ошибаешься, инок…

— Не смей называть меня иноком! — решаю определить кое-какие позиции, слегка наехав на Алексашку. — Я уже давно не инок. Ректором-настоятелем мне жалован чин старшего научного сотрудника, что соответствует дворянскому званию!

— Ды, это, — мужик явно растерялся, соображая как среагировать на неожиданный наезд.

Делаю вид, что остываю и миролюбиво говорю:

— Называй меня Дмитрием, или же запросто Дмитрием Станиславовичем. Титулы можно не перечислять, — и не дав Алексашке осмыслить услышанное, возвращаюсь к прерванному разговору: — Так значит был такой царь — Борис Годунов.

— Был, а как же. Аккурат после Федора Иоановича и царствовал. А не после Ивана Васильевича, как ты сказал.

— А нынешняя царица кем ему приходится?

— Не царица — Императрица Ольга Федоровна дочь Федора Третьего.

— Ясно, — говорю, понимая, что сходу мне в эти наследно-царственные дебри лучше не лезть. Да и не это главное. Главное то, что не было в истории этих царей. Пусть я мог не знать о какой-то императрице Ольге — допустим поправила Россией годик без всяких значимых деяний, не оставив следа в истории — но такого количества Годуновых точно не было. И что из этого следует? Алексашка морочит мне голову? Я сошел сума, и все происходящее со мной — обычный глюк? Я попал куда-то не туда, не в нашу историю? Параллельный мир? Параллельная ветвь истории? Что выбрать из перечисленных вариантов?

Ладно, пока не буду спешить делать какие-либо выводы. Пока допустим достоверность полученной информации. Пусть сейчас семь тысяч двести седьмой год от Сотворения Мира, пусть на Российском престоле сидит некая Ольга. Юная, кстати.

— Сколько ж годков императрице?

— Десять недавно исполнилось, — отвечает Александр, погоняя лошадей.

Вот те на, действительно юная. Как же она правит-то? Впрочем, Петру, если мне не изменяет память, тоже десять лет было, когда он царем стал.

— Что ж с ее отцом приключилось, что дочка в таком возрасте править империей стала? — продолжаю выспрашивать княжьего денщика. — И почему дочь на престол взошла? Нет сыновей?

— Эх, — шумно вздыхает собеседник и сокрушенно качает головой. — И о горе великом ты тоже не знаешь, значит.

— О каком горе?

— Отравили всю семью царскую во время обеда. В одночасье умерли и Федор Борисович с Софьей Павловной, и трое наследников. Благо Ольга Федоровна наказана была за какую-то шалость и не обедала в тот раз вместе с семьей.

— Да как же так могли отравить-то? — искренне удивляюсь услышанному. — Неужто для императора кто попало еду готовит и на стол подает?

— Оно понятно, что кто-то из приближенных яд подсыпал. Да и знамо кто, только доказать нельзя. Да и не до доказательств в ту пору было.

Алексашка снова замолчал, словно выдал мне исчерпывающий ответ. Да что ж мне, каждое слово из него вытягивать? Налить бы ему грамм пятьсот для размягчения языка.

Постепенно, вытягивая из неразговорчивого мужика крохи сведений, мне удалось кое что узнать о мире в который меня занесло.

Весть о смерти императорской семьи стала известно народу чуть ли не в ту же минуту, как случилось преступление. Еще не все придворные знали о этой беде, а у стен кремля уже собралась галдящая толпа. Часть толпы требовала немедленно наказать цареубийц, ничуть не интересуясь их личностями, и пойманы ли они. Другая половина толпы кричала, что свершилась воля божия, что, мол, император со своей семьей принял муки за общие грехи, и что теперь всему народу надлежит молиться денно и нощно сорок суток. Третьи кляли всех и вся, сетуя на тяжкую долю. Неизвестно как и кем толпе были доставлены несколько бочек браги, и сей напиток подогревал и так до предела накалившиеся страсти.

Тем временем в Кремле похватали всех, кто был связан с императорской трапезой. Руководил скорым следствием Степан Чемоданов (кто такой этот Степан Чемоданов — я пока выяснять не стал). Засекли насмерть немало слуг, но никаких конкретных фактов выяснить не удалось. Однако все при дворе были уверены, что отравление императорской семьи дело рук князей Голицыных, давних недоброжелателей династии Годуновых, при этом ухитрявшихся оставаться при дворе. Самих князей в Кремле не оказалось, хотя их и видели уже тогда, когда двор облетела весть о грянувшей беде. Тут же пришли донесения, что людьми Голицыных по всей столице умело разжигается смута. Чемоданов снарядил было отряд гвардейцев для ареста князей, но тут (все к одному) прибыли гонцы с вестью о нападениях на русские селения по южному порубежью крымских татар и приближении к границе турецкой армии. Слухи о том, что турецкий султан готовится двинуться войной на Россию ходили давно, но никто в них не верил. Одно дело посылать в набеги подконтрольные ему татарские орды, поставляющие в Турцию живой товар, и совсем другое дело открытая война с Москвой. Интересы Османской империи распространялись на Восток и на Юг, а холодная Россия вряд ли могла вызвать сильный интерес. Так было принято думать до сих пор. Да и то, что крымчаки посреди зимы в набег пошли — тоже было делом невиданным. Однако не верить полученным сведениям оснований не было.