Бояре Стародубские. На заре - [13]

– Ведь, кажись, то проехал боярин Стародубский, – взволнованно проговорила Ирина Полуектовна, – из Москвы, знать, вернулся в свою вотчину!..

– Беды тут нет, что хороший сосед заведется! – успокаивала Ирину Полуектовну сидевшая подле нее старуха мамушка Игнатьевна.

– Пошли Господи всего хорошего! – прибавила Ирина Полуектовна, всегда опасавшаяся всякой перемены. – А повернула колымага к Стародубским боярам. Вот мы скоро будем плыть мимо их вотчины.

– Тогда покажи мне усадьбу, родимая! – просила Паша, наклонясь через борт дощаника над водой, отразившей ее фигуру и цветной наряд в своих серых волнах; она все еще следила за песней.

Песня была новым жизненным явлением для боярышни Паши; она заменяла ей прежнее беганье по окрестности, и ей казалось, что с песней сама она улетала вдаль и на простор. Но дощаник поравнялся с усадьбой Стародубских, стоявшей на широкой поляне между лесами. Вся усадьба обнесена была оградой, то узорной точеной решеткой, то частоколом со стороны леса. Все было поновлено, как видно, в ожидании боярина. Крутая крыша боярского дома была окрашена красной краской, бока крыши книзу закруглялись на манер бочек, и все обнесено было щитом, узорно вырезанным из дерева. На переднем фасаде были стекольчатые окна в железной оправе, с приделанными к ним, расписанными красками, наружными ставнями. Бревенчатые стены дома были ровно стесаны. Наверху дома виднелись терема, пристроенные к его заднему фасаду, с красивыми башенками, с острыми крышами в виде шатров, покрытых гонтом под чешую. Вокруг дома шел сад с чистыми прямыми дорожками: все было в величайшем порядке.

– Больно хороша усадьба! – говорила Игнатьевна. – Сады подле дома, службы, конюшни, хорошо выстроено!

– Как бы не быть тут хорошему, у Стародубских много всего, в добрый час сказать! – заметила Ирина Полуектовна.

– И церковь близко от дома, – сказала старшая боярышня.

– Башенки хороши, – сказала Паша, – чай, далеко с них все видно.

– И ко двору нам недалеко от их усадьбы, по берегу по дороге верст десять, а водой много ближе, – говорила Ирина Полуектовна, плотнее укутываясь суконной червчатой распашницей[6], застегивая ее на серебряные с золотом пуговицы и крепче завязывая у подбородка фату, спускавшуюся с ее высокой кики.

– По дороге от них сюда верст десять всего, а никогда мы здесь не бывали! И близко, да не достанешь! Нам из терема всюду далеко! – вполголоса говорила Паша сестре, а грустный взгляд ее жадно оглядывал окрестность: лес и сиявший около него крест на высокой колокольне, поле, мягко освещенное солнцем, и серенькие, мягкие волны реки, с игравшими на них блестками света. Все сливалось для ее непривычного взгляда в одну прекрасную картину Божьего мира, всегда отделенного от них стенами терема, в который они должны были теперь вернуться!

Вдали показался дощаник, плывший им навстречу; на него боярышни перенесли теперь все внимание; поместье Стародубских осталось уже далеко позади них и едва виднелось из-за леса. Дощаник шел быстро по течению реки и плыл, направляясь прямо на них.

– Помилуй нас Боже! – вполголоса молила испуганная Ирина Полуектовна. – Ведь прямо на нас плывут!

Но дощаник вовремя свернул в сторону, и они поравнялись с ним; при встрече Талочановы могли подробно разглядеть всех плывших на новом дощанике. Они увидели несколько цветных одежд бояр, верно плывших куда-нибудь на службу по указанию царскому; было много и торговых людей, и крестьян, и среди них зоркий глаз Степаниды Кирилловны рассмотрел двух черниц, теснившихся между старым людом.

– Нефилла! – громко проговорила боярышня Степанида, и одна из черниц, быстро повернув голову в ее сторону, послала ей поклон, на который Степанида ответила радостным кивком головы.

– К нам, в Горки! – громко проговорила боярышня, рукой указывая в сторону усадьбы деда. И на слова ее одна из черниц сделала условный знак, чуть заметно махнув рукой, и снова всем им поклонилась. Дощаник поплыл дальше в противоположную сторону, а боярышня Степанида долго провожала его глазами, озаренными радостью.

– Боярышня! – окликнула ее Игнатьевна, подергивая длинный рукав ее телогреи. – И что ты это затеяла? Разве можно так на чужом народе перекликаться с черницами? Кто знает, с каким она там народом повелася, и все смекают, что ты, боярышня, ее знаешь! Это ведь опасливо!

– Опасливо! – уныло повторила Ирина Полуектовна. – Нам до дома бы скорее!

– Не опасайся, родимая! Нефилла уж не выдаст, не скажет, кто мы, коли негоже то сказывать! – успокаивала Степанида.

– Вот тайница какая! Таиться тоже выучилась! – корила ее Игнатьевна.

– Оборони, Боже! – перекрестилась Ирина Полуектовна.

Они поплыли дальше, и никто не встречался им больше на реке.

Степанида все еще смотрела вдоль реки, вослед проехавшей Нефилле; Паша смотрела по сторонам такими глазами, будто не могла наглядеться на все вокруг, а старушки притихли, словно на них нашла дремота, под тихий плеск волн около дощаника. Так достигли они берега собственной усадьбы и пристали к помосту, у которого привязывали всегда лодки их рыбаки. Недалеко от реки, на зеленом берегу, их ждала повозка с парой коней, нетерпеливо стучавших подковами о землю; казалось, им наскучило каждый день поджидать у Ветлуги боярышень, а Захар выезжал на них каждый день, готовый встретить их и забрать все их укладки.