Бояре, отроки, дружины - [168]
Представления о том, что знатность является привилегией немногих и приобретение её не может произойти одним лишь княжеским указом, подразумевают наследственность статуса, которая противостоит социальной мобильности. К сожалению, наши возможности судить о складывании наследственности в среде боярства очень ограничены. Источники, доступные для домонгольского времени, не позволяют проследить судьбы каких-то родов на протяжении хотя бы нескольких поколений– даже боярских, не говоря уж о других социальных группах. Практически всё, чем мы располагаем, – это обрывочные упоминания в летописях и некоторых других источниках разных лиц, и как самих этих лиц, так и (тем более) родственные связи между ними очень трудно идентифицировать. Пересмотр этих упоминаний, предпринятый в другом исследовании, показал, что наследственность в принадлежности к боярству была уже в XI в. Так, летописец XI в. ссылался на сына Свенельда Мьстишу как на человека, известного его современникам и, очевидно, сохранившего высокое положение своего отца. Важнейшие государственные должности наследуют Константин Добрынич от своего отца и Янь Вышатич от своего (его отец Вышата был воеводой при Ярославе)[1064].
Однако надёжно установить хотя бы один случай наследственности на протяжении более чем двух поколений в XI в. не удаётся. Боярские роды, представители которых упоминаются на протяжении трёх-четырёх поколений, фиксируются только в XII–XIII вв. Вероятно, всё-таки в XI в. ротация внутри элиты и, в частности, в среде знати была сильнее, чем позднее, и княжеская воля значила больше. Во всяком случае, именно такую ситуацию надо скорее предполагать из известных нам условий того времени: и наличие специальных военных контингентов в распоряжении князя, и постоянный приток наёмников (скандинавы при Ярославе), и военные предприятия широкого размаха, а значит, с большими людскими потерями (ещё в 1043 г. был предпринят масштабный поход на Византию, крупными были столкновения с печенегами, а позднее с половцами). В этих условиях боярам, возможно, труднее давалась такая самостоятельность, какую показали бояре Владимира Мстиславича, отказавшись поддержать его в 1167 г. Но сущность проявившихся в этом эпизоде условно-договорных отношений, которые связывали князя и бояр и которые подразумевали самоценность боярского статуса, надо, без сомнения, возводить к XI в.
Конечно, применительно к домонгольскому времени можно говорить только о фактической наследственности, то есть такой, которая складывалась практическим, бытовым путём, но не была закреплена юридическими документами. Именно об этом говорят те определения статуса человека для установления штрафа, которые цитировались выше – «по пути», «по муже смотря» и т. п. В них не юридическая норма определяет положение человека, а наоборот – фактическое (бытовое) положение человека становится определяющим для судебного решения. Фактическое же положение знатного человека предполагало, как мы видели, наличие не одного, а ряда признаков. И нет оснований выдвигать только один какой-то решающий фактор в определении боярского статуса – например, служба князю или «лидерство» в «местных» общинах.
В современной медиевистике вопрос о разных признаках знати в раннее Средневековье и факторах, определявших принадлежность к ней, довольно активно обсуждается в последние десятилетия. Однако вопрос этот ставится теперь иначе, чем в историографии XIX в. С одной стороны, понятие знать тесно связывается с господством над другими людьми и политическим доминированием, а имущественное расслоение рассматривается как признак, позволяющий говорить лишь о некоей самой элементарной стратификации. С другой стороны, знать рассматривается скорее как более или менее единый слой или класс (без разделений на принципиально разные группы типа «дружинно-служилой» или «местной»), в котором можно выделять разные прослойки в тот или иной момент или в тех или иных конкретно-исторических условиях. Некоторые историки различают представителей знати в зависимости от их происхождения и «карьеры» по двум категориям – знать «по рождению» и «по службе» (нем. Geburtsadel или Geblütsadel и Dienstadel, англ. nobility of birth и nobility of service и т. д.), – но отношения этих двух видов знати мыслятся скорее как конкуренция или взаимодополнение внутри одной политической системы и одного социального слоя[1065]. Можно условно поставить на одну сторону тех, кто получил материальные средства и повышенный статус по наследству, а на другую – тех, кто продвигался благодаря королевскому патронату. Но при этом и те, и другие сделать карьеру всё равно не могли без лично-доверительных отношений с правителем и доступа к власти, а в то же время, как бы ни складывались их личные судьбы, общим для них было вполне естественное («общечеловеческое») желание, получив дары, доходные должности и земли, в конечном счёте обзавестись своим домом и хозяйством, а значит, собственной персоной и в лице своих потомков укрепить своё место в классе знати. Правитель хотел иметь верных людей и надёжных исполнителей его приказов, но за это он должен был их награждать жалованьем и привилегиями, которые сообщали им известную независимость. С другой стороны, родовая знать имела постоянную тенденцию к расширению (хотя бы и просто в силу естественного размножения), некоторые роды мельчали, и их менее удачливые отпрыски либо покидали этот слой, либо должны были выслуживаться перед правителем. Это вело к постоянному взаимодействию и ротации между двумя видами знати, хотя само разделение на эти два вида можно проследить на протяжении веков, пусть и условно, и с временными преобладаниями той или иной стороны
