Бой местного значения - [8]

4

Женщины принесли четвертинку спирта. Мы развели — получилось пол-литра. Петя-химик и его зазноба Зинаида выпили, по стакану. Я выпил немного, и мне сразу стало жарко. А потом наступило какое-то равнодушие, захотелось спать. Наверно, я очень устал за минувший день.

Мы сидели на садовой скамье в конце широкой прямой аллеи. Белой колоннадой уходили в сумерки два ряда берез, посаженных, пожалуй, еще в прошлом веке. Дул несильный прохладный ветер. Иногда в нем прорывались теплые струйки, ласкавшие лицо. Такие струйки несли приятный и грустный запах — это, наверно, оттаивали прошлогодние цветы, продремавшие зиму под снегом. Оттаивали, чтобы последний раз выпрямиться, согреться на солнцепеке, а затем незаметно погибнуть среди новой травы, среди молодых ярких цветов.

Я положил голову на плечо своей соседки, которую почти не знал и даже разглядеть как следует не успел. Плечо было мягким, удобным. А звали соседку Шурой. Лицо у нее круглое и доброе. Брови едва заметны, как у той девчонки, которая нравилась мне в школе.

Так и сидел, почти дремал, ощущая приятное тепло Шуриного плеча и подсознательно понимая, что ей тоже хорошо сидеть спокойно и молча. Петя в обнимку со своей зазнобой пристроился на другом конце скамьи. Голос у его Зинаиды резкий, каркающий. Я слушал и думал: насколько же они разные, эти две женщины. Зинаида тощая, высокая, вся какая-то узкая. Лицо сухое, пергаментное. Глаза черные, пронзительные, настороженные. Ей, наверно, лет тридцать, как и Пете, но выглядит она старше. Оттого, что долго сидела в девках — так объяснил Петя. Еще химик говорил, что она женщина расчетливая и настойчивая, умеющая добиваться своей цели. С такой не пропадешь. А бабу из нее он сделает, это факт. Он знает, как разбудить черта.

Зинаида — старший лейтенант, техник с тремя кубиками в петлицах. Форма на ней новенькая. Все чистое, аккуратное, но какое-то скучное. И голос у нее нудный, и говорит она о чем-то неинтересном, о поломке какой-то машины, о нехватке мыла. По сравнению с ее голосом голос Пети-химика казался особенно веселым и сочным:

— У меня что руки, что голова — кругом шестнадцать! Я в начальство не рвусь, но своего не упущу. Зачем мне в начальство? Ответственность на шею вешать? Я в домоуправлении слесарем был. Пойдем с дружком по квартирам, так, мол, и так: на соседней улице ворюги опять комнату очистили. Замок стандартный, открыли ключом без всякого шума. А вы не желаете замочек новый поставить, с секретом?.. Кто откажется?! Двадцать минут — и, пожалуйста, трояк в кармане. Другой хозяин еще и рубль за секрет добавит по собственной инициативе. А какой там секрет — на базе дружок эти замки брал. Вот и зарабатывали мы с ним, что твой профессор. А вечерком штиблеты лакированные, футболочка со значком, чубчик вьется... От пивной до пивной! Плывем себе по тротуару, поплевываем! Кыш с дороги, очкарики!.. Горделиво гуляли. Руки мои чуешь? Дорогие руки. А после войны дороже в десять раз будут. Вот тогда и зацарствуем мы с тобой, дорогая Зиночка, на всю катушку. Квартирку нашу отделаю по-королевски! Кровать поставим никелированную, широкую, с круглыми шишками. Только дожить бы!

Я слушал Петю и удивлялся: раньше не строил он таких планов насчет Зинаиды. И еще я думал: окажись тут политбоец Попов, он не промолчал бы, как молчу сейчас я. Стыдно ведь людей-то обманывать, хоть бы уж не хвастался насчет этих замков! Однако и осаживать Петю было неловко.

Он пошептался о чем-то со своей Зинаидой, повернулся к нам и предложил Шуре сходить за водой вместе с ним. Под горку, к роднику... Интересно, зачем это вдвоем с одним котелком? Шура молча поднялась и пошла. А Зинаида придвинулась ко мне. Смотрела прямо в мои глаза с такой злостью, словно я был ее личный враг. Потом заскрипела:

— Начальник тыла подписал ходатайство об откомандировании сержанта Коломийца в банно-прачечный отряд. Нам нужен квалифицированный слесарь.

— Ну и что? — спросил я, сообразив, что речь идет о моем помкомвзвода.

— Надеюсь, с вашей стороны возражений не последует?

— Какие там возражения! — махнул я рукой, хотя и почувствовал себя несколько уязвленным. Вроде бы сдружились мы с Петей, а он — раз, и при первой возможности смывается на теплое место. Однако, когда Петя вернулся, я ничем не показал своего огорчения. Наоборот, начал даже подшучивать: долго, мол, вы к роднику с Шурой ходили! С удовольствием шутил, замечая, что слова мои неприятны Зинаиде.

Петя послушал, закурил и произнес с ухмылкой:

— Ну, мы потопаем туда, за полянку. А вы и здесь не замерзнете. Вон на спуске копешка стоит...

Оставшись наедине с Шурой, я почувствовал себя неловко. Как говорить с ней? Требовательно и резко, на манер Пети, я не умею. А рассказывать о чем-то своем, сокровенном, не хотелось. Я же совсем не знаю ее. То, что мне представляется важным, тревожит меня, ей может показаться смешным.

— Давайте встретимся в другой раз, — сказал я и заметил, что Шура словно бы встрепенулась. — Через три дня. И чтобы только вдвоем... Вы ничего не подумайте, просто вдвоем лучше.

— Правда, лучше, — обрадовалась она. — Но почему через три дня? Я послезавтра свободна.