Бой местного значения - [10]

— Оценка знаний тоже очень важна. Но главное, мне хотелось, чтобы ребята свою страну, свою Родину поняли. И полюбили. В большом и малом. Чтобы прониклись чувством ответственности за нее.

— Это в смысле защиты от врагов?

— Обязательно, но не только. Хотел, чтобы ребята чувствовали: вот она, наша страна, с древней славной историей, с замечательными людьми, с талантами, с огромными богатствами, с чудесной природой. Мы отвечаем за то, чтобы на нашей земле была справедливая жизнь, полная радости и добра. Конечно, я не твердил об этом на каждом уроке, а старался, чтобы ребята сами думали, сами разобрались... В поле с ними работал, взял колосок и показал, какое это совершенное создание природы. Польза в сочетании с красотой и законченностью формы. Ничего лишнего. И ведь так — каждый цветок, каждый лист, не говоря уж о животных. За пять-то лет всякое было. Книги вместе читали, в театр в Москву ездили. Общий дневник вели всем классом. Я сам от них многому научился: свежести, чистоте восприятия. Тем хороша наша учительская работа, что стареть не дает... А теперь вот еще думаю — в бой мне легче идти, чем другим. Меня убьет немец — ученики мои жить останутся, мое продолжение. Их много, всех не перестреляют. Ну, насчет смерти — это я переборщил, — усмехнулся Попов. — У меня ведь своих трое, маленькие еще.

Он поднялся с бревна, потопал правой ногой, наверно занемевшей от долгого сидения, поправил, съехавшую на ухо пилотку, спросил:

— Товарищ лейтенант, можно идти?

— Рано еще. К двадцати часам вызывают.

На лице Попова промелькнуло удивление.

— Не в политотдел, — резко сказал он, досадуя на мою непонятливость. — К комиссару пойду, попрошу, чтобы оставил сегодня во взводе. На инструктаже без меня людей хватит... И узнаю, когда партсобрание, — вас с Охапкиным принимать будут.

Попов пошел вдоль опушки, а я смотрел ему вслед — на чуть сутулую спину штатского человека. И удивлялся, как это я раньше не замечал его странной походки. Он и ступает как-то косолапо, не очень решительно, словно опасается боли. В изнурительных маршах, когда даже здоровые ребята падали с ног от усталости, я мог бы устроить его в машину. Сидел бы он в кузове, следил за нашим немудреным имуществом. А Петя-химик, постоянный пассажир ротного грузовика, мог бы прогуляться на своих двоих. Ему даже полезно — от ожирения.

И еще я подумал, что все политбойцы, которых довелось видеть, — люди уже солидные, с жизненным опытом. Во взводе разведчиков был политбоец лет за сорок, мастер с мебельной фабрики. Усатый такой. Его даже командир взвода «папашей» величал. А погиб он в конце марта, в распутицу. Ни звания у него не было, ни власти — только возраст да стаж партийный. Старший среди равных, приказывать не имел права. А когда зажали немцы разведчиков в деревне, когда подошел край, тогда и сказался авторитет усатого политбойца. Командир взвода не сумел бойцов на огонь поднять, а он поднял. Пошли за ним ребята навстречу смерти и пробились к своим. Только политбоец не пробился, и лейтенант, и еще трое, которые шли впереди. А что поделаешь: передовым всегда приходится круто.

7

Подвел нас Петя-химик, крепко подвел! Пришлось мне менять задумку перед самым выходом на задание.

С обеда привязался к сержанту кашель. Сперва Петя перхал изредка, потом зачастил, словно немецкий автоматчик, привыкший жечь патроны без экономии.

— Ты что же?.. — не удержался я от крепкого слова. — Простыл, значит?

— Ночью, наверно, — виновато улыбнулся сержант. — Мы ведь с Зинаидой до третьих петухов проваландались.

— Башка твоя где была?

— При мне башка, — развел руками Петя-химик, и в голосе его почудилась насмешка. — Да разве в азарте упомнишь? Ты сам-то о кашле думал, когда с толстухой своей остался?!

Что я мог возразить помкомвзвода? Ну что? Ведь каждого человека может кашель пробить. Тем более я сам ходил вместе с ним на свидание...

— Ладно, лейтенант! — бодренько произнес Петя. — Порошок глотну — и снимет до вечера.

Я только сплюнул в ответ. Чепуха это — порошки. Кашлянет раз на ничьей земле, и пиши пропало всем нам. Нет уж, пускай остается. Вместо него старшим на завал пошлю Охапкина. Знаю, что дело Семен Семеныч сладит не хуже сержанта. Но со мной на самом трудном участке не будет теперь опытного человека. Придется взять одного из двух Вань. Того, который с веснушками. Он вроде бы и ловчее, и хладнокровнее.

Охапкин и Попов чистили автоматы у входа в полуземлянку. Новость не обрадовала их. Привыкли они работать на пару, в четыре руки.

— Та-а-ак, — протянул Охапкин, потирая белесую щетину. — Дохает, значит, химик-то? Я еще вчера заметил — он немецкую сигарету сосет.

— Ну и что?

— А то, — продолжал Семен Семеныч. — Давно известно: будешь после махры слабый табак тянуть — кашель забьет.

— Оставь его, — брезгливо произнес Попов. — Без слов ясно, что он за фрукт.

— Ясно, да не всем, — скосил на меня глаз Охапкин. — Сержант и прошлый раз дома отсиживался.

— Ну, ногу ему придавило тогда, — вспомнил я. — На лесосеке, бревном. Все видели.

— То-то и оно, видели. Все видели, да не все поняли. Этот химик по очереди нас в землю зароет, а сам героем ходить будет.