Бой местного значения - [9]

Хотелось мне сказать ей о нашем задании. Приятно ведь сознавать, что о тебе кто-то помнит, беспокоится. Но я сдержался. Когда-нибудь, в следующий раз, перед следующим боем я, возможно, смогу довериться ей. А сейчас еще рано.

5

Наутро я проснулся счастливым. Наверно, потому, что за оконцем полуземлянки ярко играло солнце, и еще потому, что теперь у меня была знакомая девушка, с которой мы скоро встретимся. Я словно бы вырос в своих глазах, чувствовал себя спокойным, уверенным. А когда у человека такое настроение, ему многое удается.

Комбат без придирок одобрил мой план и список личного состава. Представитель не сказал ни слова. Всегда бы так, без нотаций и наставлений. Если мне что-нибудь надо, я сам спрошу.

Во взводе тоже полный порядок. За обедом Петя-химик, вернувшийся с зарей, балагурил и рассказывал анекдоты. Сидел он рядом с политбойцом Поповым: два этаких рослых солдата в обношенной форме. Оба немолодые, повидавшие жизнь. Попов ел медленно и молча. А Петя-химик был, как всегда, полон энергии. И котелок опорожнил первым, и язык чесал не умолкая, щуря свои плутоватые глаза.

Оба они крепкие, заматеревшие, но Петя все-таки пожиже. Рыхловат он, кожа у него белая, городская. Полнеет сержант, лысинка начала проступать. А Попов сух, смугл, сдержан — движения лишнего не сделает. На висках седина, однако до лысины еще далеко.

Химик наш над всеми посмеивается добродушно, ни с кем всерьез не ругается. Скорей рукой махнет, чем будет нервы свои портить. Только с Поповым у него шуточки не получаются. Слова вроде шутливые, а в тоне проскальзывает неприязнь. С той недавней поры, когда политбоец Попов получил медаль «За отвагу», Петя называет его «георгиевским кавалером». Вот и сейчас ввернул что-то на этот счет. А Попов спросил ровно, негромко:

— Почему? Объясни.

— Кха! — кашлянул сержант. — Раньше ведь как бывало? Если задержка в атаке, если штурм какой, сразу команда: «Георгиевские кавалеры, вперед!» Ну, те головой стены бьют, звание оправдывают. А теперь, если где затычка, первыми вас поднимают. Партийных. Особенно, которые с медалями.

— Про георгиевских кавалеров где слышал?

— Дед у меня таким кавалером был.

— Ты не в него, — серьезно сказал Попов.

— Я в другого, — охотно согласился Петя, сводя разговор в шутку. — У меня, понимаешь ли, два деда было. Так я для примера поумней себе выбрал...

Петя снова кашлянул, будто поперхнулся чаем. Я посмотрел встревоженно. Нет, все в порядке. Просто, наверно, чай очень горячий.

6

Да уж, точно — связной нашего комбата, длинноногий значкист, появляется в самое неподходящее время. Едва собрались отдыхать после обеда — он тут как тут. Распишитесь в получении: политбойцу Попову к 20.00 явиться в политотдел.

Связному что: он пришел и ушел, а мы думай. Раз такое дело, значит, Попов на задание не пойдет, В политотделе задержат часа на два. Он даже знал, зачем вызывают. Инструктаж по созданию во взводах партийно-комсомольских групп. А я объяснил ему, какая у нас задача, и даже сказал, что он вместе со мной, Охапкиным и Янгибаевым входил в ту группу, которая поползет за завал, А кого взять теперь вместо него?

Мы закурили и примолкли. Птица какая-то пела в лесу. Робко пела, настраивалась. Самое теперь начинается птичье время. Скоро соловьи зальются в чащобах, в густолесье возле воды. Вот не вернусь я с задания, а им что? Все равно будут петь да радоваться. А Шура слушать пойдет. В тот старый парк, где мы сидели вчера. Только кто-то другой будет возле нее... Вот такая получается чертовщина. А тут еще соображай, кого назначить вместо Попова. Но как ни крути, все одно такой уверенности не будет.

Чтобы не расстраиваться плохими мыслями, я сплюнул и заговорил о весне. О скворечниках. Очень любил я делать их и вешать. Легкий был, забирался на вершину дерева, на тонкие ветки... Со скворечников у нас начинались веселые теплые дни.

И Попов тоже повел речь о весне, только не о птичьей, а о своей, об учительской. Он сказал, что прошлая весна у него была очень хорошая — первый выпуск в школе. Он как принял пятый класс, так и вел до конца. На его глазах ребята выросли, возмужали. Он чуть слезу не пролил, когда прощался со своими выпускниками. И по-настоящему понял, какое это замечательное дело — быть учителем, наставником молодых душ. Тридцать человек ушли тогда в жизнь, и каждый из них унес с собой частичку его самого. Его знания, его мысли. Ведь молодость восприимчива.

— Вот вы, товарищ лейтенант, разве вы забыли своего классного руководителя?

— Помню, как же! — ответил я, чтобы не обидеть политбойца. Но, по совести говоря, помнил плохо, потому что классные руководители менялись у нас каждый год. В десятом классе, правда, занимательный был старик. Он к месту и не к месту твердил: отметку можно исправить, а человека изменить трудно! Человек прежде всего должен быть честным перед собой и перед другими. Не лгите, старайтесь не делать людям зла. А если сделали — признайтесь в этом и больше не повторяйте.

Я тогда думал, что все это и так ясно. Быть честным? А как же иначе! И лишь повзрослев, понял, насколько это трудно. Особенно, если не кривить душой наедине с собой. Но я не стал выкладываться перед Поповым, а спросил его, что он считал главным, когда пять лет возился со своим классом. Отметки, да? И Попов ответил не задумываясь: