Босфор - [2]

— Сколько мы не виделись?

— Четыре года. Я так тебе рада… А ты не изменился…

— Да, четыре. Скажи, пожалуйста! И я рад… Ты тоже не изменилась… Как давно на острове? Планы?

— Мы с Полем в кругосветке! Здесь со вчерашнего вечера и до послезавтра. Дальше прямым ходом в Тель-Авив….

«Неужели это не сон? — подумал я. — Можно протянуть руку и коснуться ее руки!»

— Давайте выпьем, — предложил Поль. — За встречу! За то, что в мире много хороших людей и неожиданных встреч! Чем больше хороших людей, тем приятных встреч больше!

— За тебя, — сказал я, чокаясь с Наташей.

Вернулась Диана.

— Кругосветка — это так здорово, по-хорошему завидую! — затараторила она, словно превратилась в расторопного туроператора, или надеялась, что ей тоже купят билет. — Блеск! Мечта! Не просто отличный отдых, но и возможность познакомиться с такими прекрасными людьми!

Зазвучала медленная музыка.

— Не разучился вальсировать? — иронично спросила Наташа. — Пригласи меня…

Мы медленно закружились среди пар.

Странно, когда нечего сказать — болтаешь без умолку. А тут как будто воды в рот набрал. И она замерзла.

— Я замужем. Почти четыре года.

— Поздравляю.

— А ты женился?

— Нет.

— Почему?

— Не встретил никого лучше тебя.

Улыбнулся, чтобы она не поняла, шучу или говорю серьезно. И чтобы сам не понял.

— Ты его любишь? — спросил как можно проще.

— Люблю, — так же просто ответила Наташа.

— Хорошо. Без любви пусто.

— А у тебя есть…?

— Нет.

Было приятно держать Наташу.

Перед глазами проплывали стойка бара, освещенные свечами столы, море в темноте, танцующие фигуры, опять столы и стойка.

— Мне кажется, я сплю, Наташа. Это невероятно! На огромной планете пути двух песчинок снова пересеклись… Неужели это возможно?! Если только планета сама не превратилась в песчинку! У меня в глазу… Зачем судьбе понадобилось опять свести нас?

Музыка закончилась. Не заметил и продолжал танцевать, пока Наташа не вернула меня на землю.

Поль был пьян и весел. Он склонился к Диане и что-то напевал, хлопая ладонями по столу. Я прислушался. Поль пел Марсельезу. Это обрадовало. Люблю умеющих петь Марсельезу![1]

— Нам пора, — сказала Наташа.

— Дорогая, посидим! Не хочу в постель! — запротестовал Поль. — Сколько времени, Никита?

Я посмотрел на часы.

— Без четверти два…

Поль подмигнул, мол, сейчас все решим. И галантно пригласил Наташу танцевать. Но, вставая, опрокинул бутылку с вином.

Вино едва не испортило Наташино розовое платье от Ferre и теперь веселыми красными осьминогами украшало светлые брюки Поля от Славы Зайцева.[2]

«А что? В этом что-то есть… — подумал я. — Ему так даже лучше. По крайней мере, осьминоги списывают лет сто…» И, пожалуй, Слава со мной согласился бы. Егор[3] — точно! Но приговор Наташи был неумолим.

— Я помогу, — весело сказала Диана. — А ты, Никита, будь здесь. Мы уложим его и назад.

— Вряд ли я вернусь, — сказала Наташа.

— Почему? — удивилась Диана. — Вся ночь впереди. Неужели будешь торчать в номере? Уж поверь, с этим французиком сейчас каши не сваришь.

Эта девчонка начинала мне нравиться. Кем бы она не была.

— Мы вернемся, Никита! — задорно откликнулся Поль, обнимая девушек. — Вот только спустимся в номер и сменим парнишке штанишки!

Они ушли.

Официант убрал со стола, постелил свежую скатерть. Я заказал капучино, снял пиджак и ботинки, положил ноги на соседний стул и стал наслаждаться запахом кофе и далекими огнями в море.

Хорошо почувствовать себя, как дома! Я долго этому учился. Обычно что-то неизменно мешало превратить окружающие предметы в сообщников, в партнеров по игре, в собратьев по счастью и несчастью. Что же тогда говорить о людях? А ведь это так необходимо — создать вокруг доброе поле, магический круг уюта на тривиальном трофи «Роддом — Могила»! Особенно, если собственный дом следует за тобой лишь в облачке ветхих воспоминаний, безлико клубящихся над банданой…

К лохматому стволу пальмы в кадушке рядом со столом кто-то привязал алую ленту. Лента слегка шевелилась. Пальма напоминала длинношеего лоха с копной нечесаных зеленых волос и при галстуке.

— Не плохо выглядишь, старина! — сказал я, чтобы поддержать его. — По крайней мере, ты ни на кого не похож, а это встретишь не часто… Увы, люди этого не любят, так что будь готов к неприятностям. Но ты справишься, уж поверь… Будущие победы написаны у тебя во взгляде…

Лох-Пальмос не отвечал. Я заскучал, впал в меланхолию и предался воспоминаниям.

Вспомнил, как любил Наташу. И подумал:

«Люди не всегда расстаются из-за раскордаша в своих дурацких шестеренках. Бывает, они как будто Инь и Ян,[4] нарисованные на розовой китайской вазе. Но вдруг одно неверное движение, один неловкий взмах беспощадного хлыста Судьбы! И сиамские[5] осколки уже разлетелись по медленной Лете.[6]

Смирись.

Обратного пути нет.

В историю, Бармалей, в историю…».[7]

1

Когда Наташа улетала в Стамбул, она не оставила у меня даже своей зубной щетки.

«Живу без прошлого, без будущего, без барометра и медицинской страховки, — подумал я. — Спасибо за спички в ночи, и что это еще не „Прощай, оружие!“…[8]

Сегодня Наташа в Стамбуле, завтра пригласят в Париж, через месяц на Марс…

А тут торгуешь просроченным сирийским соком. Ставишь баксы на собачьих боях в заброшенном песочном карьере вблизи Серебряного бора. Корешишься с опарышами, записавшимися в РУВД… Короче, барахтаешься в кусающемся хаосе, пахнущем яблоками и абрикосами! И все это под вой милицейских сирен…