Босая в зеркале. Помилуйте посмертно! - [37]

Ай, бурхан! Хорошо, что никто мне навстречу не попадался— могла бы по неуклюжести столкнуться и расплющить новый велосипед!

Горный склон остался позади, а я еще долго катилась по бархатной земляной дороге, и ноги блаженно отдыхали на немых педалях.

И вот, подъезжая к дому, я неуклюже, сбиваясь с инерции, крутила педали.

Потом я попривыкла к горному полету, хотя иногда и грохалась с велосипедом из-за встречной ползущей телеги, которую приходилось объезжать далеко по обочине, чтобы не шарахался конь.

В конце концов и я овладела искусством спуска, давала полную волю педалям и пела песни на счастливом лету…

Но вернусь к бесподобной находке — сокровенному ядру своего тяжеловесного рассказа.

Чтобы его расторопное чело не вредило, не шоркало, не царапало мои руки, дедушка достал наждак у пчеловода Ильи Черниговского, главы единственной русской семьи в Гэдэне.

Сын Ильи — Владимир Черниговский — учился со мною в одном классе, был тайно влюблен в меня и смущенно звал меня атаманшею. Но меня совсем не заботило его занудливое смущение-пыхтение.

Хотя я прекрасно относилась к Володе, дружила с ним, проводила после окончания школы в армию, молча подарила ему свои шикарные мужские часы и переписывалась до тех пор, пока не разминулись мы навсегда на бурных дорогах мятежных романтических скитаний.

Дедушка шлифовал проклятое ядро сколько мог, крутя его взад-вперед в пеленках наждачной шкурки, пока не перемололись все наждачины-песчинки.

— Если завод недородил ядро, вряд ли кто теперь отделает его до божьей кондиции. Но царапаться ядро не должно, — кряхтел дед в особом стариковском усердии.

Помойный дух топорного ядра оставалось только окропить священным аршаном и обкурить божьим благовонием.

Наконец-то завершилось священнодействие, последнее омовение ядра на раскаленном семейном очаге, на последнем пуповинном круге чугунной плиты.

Я начертила круг во дворе. Ну, топорное-растопорное богатырское ядро! Лети-ка, лети же за олимпийским рекордом!

Господи! Как исступленно я толкала ядро, пока не обессилевала!

Затем, дрожа, я пила кислый шипящий айрак, крепко зажмурив желто-карие глаза, чтобы не вылезли из орбит от жгучей кислятины. У нас считалось, что кислый забродивший айрак придает богатырскую силу подростку!

Мои славные родители, особенно дедушка, старавшийся над топорным ядром, тайно и явно радовались, глядя, как тяжело бухает, шлепает ядро, оставляя в земле глубокие круглые воронки.

Хотя я портила двор похуже, чем разъяренный яко-бык копытами, родные не упрекали меня, зная, что я решила стать сильною, как легендарная Сэмбэр.

Да не гнать же взашей старшую дочь-спортсменку с ядром на улицу, чтобы дивились соседи. Пусть портит весь двор своим ядром, выйдет замуж — перестанет толкать…

Дедушка не раз пытался взвесить топорное ядро на старых «фунтоглазках», но ядро скатывалось с плоской чаши отживших свое весов с нетопорной проворностью и сохранило свинцовую тайну своего богатырского веса.

Так вес топорного ядра остался тайною для меня и поныне.

Но творец дурацкого ядра не знал, не ведал, кому достанется его могучий выкидыш-шаролом.

Великое спасибо ему, неведомому кузнецу-бракоделу!

Я толкала топорное ядро по двадцать-тридцать-сорок раз каждый погожий день, и оно летело все дальше и дальше…

В старших классах, когда я училась в аймачном центре Петропавловске, после тех диких тренировок ядро для девочек показалось мне игрушечным шариком, робко выкатившимся из негодного подшипника.

Ха! И толкала я эту игрушку, как из пушки, но все куда-то ввысь, в небо, красиво вычерчивая траекторию полета, беззаботно полагая, что все равно толкану дальше всех.

Следя за хвастливым полетом ядра на соревнованиях, подружки игриво веселились:

— Алтан, ты туды-куды?! В небо пуляешь! Эй, бога зашибешь!

Раздольно раскрутившись — раз-два-три! — я и диск запускала со свистом, придав ему указательным пальцем круговое вращение с такой резкою силой, что набухший палец горел огнем, аж невольно подувала на перст, унимала жар, а диск летел-крутился и падал мертвым шлепком на пуп победы за все меты рекордов, ошарашивая изумленных замерщиков.

А как описать прелесть полета победоносной иглы-копья?

С копьем в руках я воображала себя настоящею спартанкою!

Копье в руке метательницы придавало ей победную летящую грацию всею стрелотелою длиною и иглоукольным наконечником.

Резвущий разбег и зверский, всежильный бросок, неумолимо колющий отделенную свирепо выпяченную грудь Красного Дракона навылет! Ыы-ых!!! Славно взметнулась в небо огромная белая игла!

Да не вздрогнет снаряд, не задрожит рукотворным несгибаемым хвостом! Лети белым выстрелом из лука — за мужскую мету!

Так в семнадцать лет я гордо носила титул чемпионки аймака по всем видам легкой атлетики и побеждала долго, не зная горечи поражений.

В те победоносные времена даже видные парни и подходить-то ко мне не решались и стыдливо обходили настырную богиню многоборья стороною…

Путь к далеким незнаемым городам был открыт моею спартанскою выносливостью и силой.

Я тогда добровольно служила в рядах Советской Армии.

Улан-Удэ, Иркутск, Красноярск, Новосибирск, Хабаровск, Киев, Кишинев… И др., и др…