Бортовой журнал 4 - [8]
Сели мы тогда в кают-компании друг напротив друга, а рядом – наш замполит, и тут он мне говорит: «Надо присмотреться к Каплунову!» – а я не понял сначала и переспросил: «Чего надо мне сделать?» – «К Каплунову надо присмотреться!» – «Не понял!» – «Ну, он же еврей!»
А-а… теперь понял. И до нас добрались.
«Саша Каплунов, – сказал я тогда, – мой товарищ и отличный специалист, и я к нему присматриваться не собираюсь!» – а зам мне подмигивает, мол, только молчи, соглашайся, а у меня уже забрало упало, понесло меня.
«А еще, – говорю я этому хлыщу московскому, – я не собираюсь присматриваться к Боре Радосавлевичу – он у нас серб, и к Диме Киневу – он болгарин, и к Жене Шимановичу – он классный врач, а его дед, очень, между прочим, подозрительной национальности, Севастополь защищал во время войны, когда его в кольцо взяли и из него всякие командиры и начальники побежали, бросив матросов немцам на съедение. И к Сереже Яценко я не буду присматриваться. Он с Западной Украины и отличный командир 8-го отсека. Еще вопросы есть?»
Больше вопросов не было, а с секретарей меня тогда сняли.
Так вот, возвращаясь к нашим центурионам, у них-то, интересно, как дела обстоят с присматриванием?
Все ли у них в порядке с этим важным вопросом?
Все это для прикрытия собственного воровства. Мол, мы же одной национальности. Вот если другая национальность у нас ворует, то это плохо, а если своя, то и ладно. Национализм прикрывает нищету одних и воровство других.
Мне кажется, что политики страдают запалом.
И здесь я имею в виду те свойства их души, когда бурление оной заканчивается лишь испусканием легкого ветра.
Неугасаемый жар потомственной гордости за наше Отечество – вот что вызвало к жизни нижние строки.
Ах какой у нас Невский проспект! Ах!
Все ли на нем блестит?
На нем блестит почти все.
Вот только дам в роскошных одеяниях вы на нем не увидите, и праздным гулянием тут давно не пахнет.
И свежими булочками он не благоухает в утренние часы.
И по утрам плотные содержатели всевозможных магазинов не пьют свой кофий, поглядывая на него сквозь стекла окон.
Нет уже тех содержателей, как нет и тех магазинов.
И гувернанток всех наций с чадами, что делали на него когда-то набег ровно в двенадцать часов пополудни, тоже теперь днем с огнем не отыщешь.
И никто не прохаживается неторопливо, держа под ручку чувствительнейших подруг.
Все куда-то бегут с лицами, вызывающими в памяти морды лошадей командарма Буденного.
Невский проспект нынче запружен автомобилями. Они ревут и несутся куда-то, от светофора к светофору по асфальту, более всего напоминающему то ли застывшие балтийские волны, то ли стиральную доску.
И если не идет дождь, то чад, смрад и пыль столбом.
На Невском проспекте особенная, очень въедливая пыль. От нее страдают глаза и першит в горле, но более всего ее нападение ощутимо в те дни, когда тротуары посыпали ядовитой солью в надежде на скорый снег, а он не выпал, но зато ударил мороз, который подсушил эту соль; а потом люди своими ногами равномерно разнесли ее по всей поверхности, а потом и ветром – этим самым усердным питерским дворником – это добро взметнулось к чертовой матери ввысь, чтобы пропитать потом все человеческое существование.
На Невском проспекте теперь что-то рушится или что-то возводится, прикрываемое до времени рекламными щитами, обещающими и дальше лелеять не нами воздвигнутую красоту.
Сохранится ли Невский проспект?
Будет ли он хотя бы когда-то, в невообразимом далеко, свидетельством сытости и довольства?
Будет ли так, что только заглянул ты во двор, чуть только в глубь от этой дивной артерии, и сейчас же увидел там премиленький дворик с крыльцами-перильцами, с клумбами и витражами, и захотелось тебе немедленно пройти все дальше и дальше, все глубже и глубже, в другой, следующий двор, только ради того, чтобы отметить непохожесть его на двор предыдущий; и наполнился ты от всего этого очарования жизнью и нежными воздыханиями, на манер тех, что хорошо было бы перекрыть сверху дворы-колодцы стеклянными крышами и сделать их, таким образом, сухими и уютными, а на крышах расположить специальные зеркала, что, уловив солнечный свет, немедленно отправляют его в самые темные уголки?
Будет ли так?
А кто его знает.
Бог даст.
Безо всякого напряжения я приму сердечное участие в сохранении человечества как вида. Я охотно подвигну себя на это, отложив в сторону текущие дела. Об одном прошу спасаемых мною: не открывайте ртов.
От этого страдает утренняя свежесть.
Военно-морской флот – это капиталистическое здоровье.
Есть капитализм, есть здоровье, и есть флот.
При социализме флот – это вечная погоня за здоровьем.
При перестройке – нет здоровья и флота нет.
А теперь спроси меня: что сейчас такое флот, и я отвечу: «А хрен его знает!» – адмиралы думают о нефти, и на причалах военных частные танкеры в настоящий миг теснятся.
Но не все так печально.
Вот и авианосцы хотят строить.
Правда, их только хотят строить, да и то не сразу, о чем и всякие заявления начальники делают, чем очень будоражат умы.
Говорят даже об атомных авианосцах, что само по себе приятно.
Действительно, ну зачем нам мазутный авианосец?
Исполненные подлинного драматизма, далеко не забавные, но славные и лиричные истории, случившиеся с некоторым офицером, безусловным сыном своего отечества, а также всякие там случайности, произошедшие с его дальними родственниками и близкими друзьями, друзьями родственников и родственниками друзей, рассказанные им самим.
Книга Александра Покровского «…Расстрелять!» имела огромный читательский успех. Все крупные периодические издания от «Московских новостей» до «Нового мира» откликнулись на нее приветственными рецензиями. По мнению ведущих критиков, Александр Покровский – один из самых одаренных российских прозаиков.Новые тенденции прозы А.Покровского вполне выразились в бурлескном повествовании «Фонтанная часть».
Сборник Александра Покровского – знаменитого петербургского писателя, автора книг «Расстрелять», «72 метра» и других – включает в себя собрание кратких текстов, поименованных им самим «книжкой записей».Это уклончивое жанровое определение отвечает внутренней природе лирического стиха, вольной формой которого виртуозно владеет А. Покровский.Сущность краевого существования героя «в глубине вод и чреве аппаратов», показанная автором с юмором и печалью, гротеском и скорбью, предъявляется читателю «Каюты» в ауре завораживающей душевной точности.Жесткость пронзительных текстов А.
Первый сборник рассказов, баек и зарисовок содружества ПОКРОВСКИЙ И БРАТЬЯ. Известный писатель Александр Покровский вместе с авторами, пишущими об армии, авиации и флоте с весельем и грустью обещает читателям незабываемые впечатления от чтения этой книги. Книга посвящается В. В. Конецкому.
Динамизм Александра Покровского поражает. Чтение его нового романа похоже на стремительное движении по ледяному желобу, от которого захватывает дух.Он повествует о том, как человеку иногда бывает дано предвидеть будущее, и как это знание, озарившее его, вступает в противоречие с окружающей рутиной – законами, предписаниями и уставами. Но что делать, когда от тебя, наделенного предвидением, зависят многие жизни? Какими словами убедить ничего не подозревающих людей о надвигающейся катастрофе? Где взять силы, чтобы сломить ход времени?В новой книге Александр Покровский предстает блистательным рассказчиком, строителем и разрешителем интриг и хитросплетений, тонким наблюдателем и остроумцем.По его книгам снимаются фильмы и телесериалы.
Замечательный русский прозаик Александр Покровский не нуждается в специальных представлениях. Он автор многих книг, снискавших заслуженный успех.Название этого сборника дано по одноименной истории, повествующей об экстремальном существовании горстки моряков, «не теряющих отчаяния» в затопленной субмарине, в полной тьме, «у бездны на краю». Писатель будто предвидел будущие катастрофы.По этому напряженному драматическому сюжету был снят одноименный фильм.Широчайший спектр человеческих отношений — от комического абсурда до рокового предстояния гибели, определяет строй и поэтику уникального языка Александра Покровского.Ерничество, изысканный юмор, острая сатира, комедия положений, соленое слово моряка передаются автором с точностью и ответственностью картографа, предъявившего новый ландшафт нашей многострадальной, возлюбленной и непопираемой отчизны.
1941 год. Амстердам оккупирован нацистами. Профессор Йозеф Хельд понимает, что теперь его родной город во власти разрушительной, уничтожающей все на своем пути силы, которая не знает ни жалости, ни сострадания. И, казалось бы, Хельду ничего не остается, кроме как покорится новому режиму, переступив через себя. Сделать так, как поступает большинство, – молчаливо смириться со своей участью. Но столкнувшись с нацистским произволом, Хельд больше не может закрывать глаза. Один из его студентов, Майкл Блюм, вызвал интерес гестапо.
Что между ними общего? На первый взгляд ничего. Средневековую принцессу куда-то зачем-то везут, она оказывается в совсем ином мире, в Италии эпохи Возрождения и там встречается с… В середине XVIII века умница-вдова умело и со вкусом ведет дела издательского дома во французском провинциальном городке. Все у нее идет по хорошо продуманному плану и вдруг… Поляк-филолог, родившийся в Лондоне в конце XIX века, смотрит из окон своей римской квартиры на Авентинский холм и о чем-то мечтает. Потом с риском для жизни спускается с лестницы, выходит на улицу и тут… Три персонажа, три истории, три эпохи, разные страны; три стиля жизни, мыслей, чувств; три модуса повествования, свойственные этим странам и тем временам.
Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.
«А все так и сложилось — как нарочно, будто подстроил кто. И жена Арсению досталась такая, что только держись. Что называется — черт подсунул. Арсений про Васену Власьевну так и говорил: нечистый сосватал. Другой бы давно сбежал куда глаза глядят, а Арсений ничего, вроде бы даже приладился как-то».
В этой книге собраны небольшие лирические рассказы. «Ещё в раннем детстве, в деревенском моём детстве, я поняла, что можно разговаривать с деревьями, перекликаться с птицами, говорить с облаками. В самые тяжёлые минуты жизни уходила я к ним, к тому неживому, что было для меня самым живым. И теперь, когда душа моя выжжена, только к небу, деревьям и цветам могу обращаться я на равных — они поймут». Книга издана при поддержке Министерства культуры РФ и Московского союза литераторов.
Жестокая и смешная сказка с множеством натуралистичных сцен насилия. Читается за 20-30 минут. Прекрасно подойдет для странного летнего вечера. «Жук, что ел жуков» – это макросъемка мира, что скрыт от нас в траве и листве. Здесь зарождаются и гибнут народы, кипят войны и революции, а один человеческий день составляет целую эпоху. Вместе с Жуком и Клещом вы отправитесь в опасное путешествие с не менее опасными последствиями.