Борис Парамонов на радио "Свобода" 2006 - [20]

Нет сомнения, что любой человек практического опыта подпишется под этими словами, и не только американец, а хотя бы и нынешний русский реформатор. Но вообще-то философия эта неглубокая. Она вся целиком в сфере средств: к целеполаганию она отношения не имеет. Цели человеческой деятельности определяются другими, отнюдь не всегда прагматическими мотивами. Мотивы эти могут быть, скажем, идеальны, исходить из какого-нибудь высокого проекта. Скажем, построить бесклассовое общество. Вот тогда и оказывается, что прагматическая теория морали, примененная к нежизнеспособному проекту, выливается в систему деспотического насилия над жизнью. Тут уже не ворюгам простор, а кровопийцам.

Но в рамках чисто практической деятельности, руководимой понятными житейскими целями — построить медицинский центр, к примеру, преодолевая сопротивление какого-нибудь медицинского или страхового лобби, — такая прагматическая мораль кажется достаточно уместной.

Сложность и глубина романа Роберта Пенна Уоррена как раз в том, что жизнь, им нарисованная, не может быть сведена к чему-то одному — скажем, к политике. Человек всегда и везде живет целостно, вступает в тысячи подчас невидимых и неощущаемых связей, он запутывается в живой паутине бытия. Вилли Старка убили отнюдь не политические противники, а доктор Стэнтон, потому что связь его сестры с губернатором поставила его в двусмысленное положение сутенера при проститутке: так по крайней мере он сам видел дело.

Нет людей — губернаторов, людей — врачей: человек неотчуждаем ни в какой социально ограниченный образ. Пока люди живы, они нескончаемы, не сводимы к тем или иным застывшим определениям. Как сказал бы Бахтин, люди живут в диалоге. Адам Стэнтон в романе Уоррена захотел прервать диалог: так он и сделал из Вилли Старка миф, а из себя преступника. Но каждый из них был и шире, и выше такой затвердевшей репутации.

Человек ведь не из мрамора сделан.

Source URL: http://www.svoboda.org/articleprintview/266948.html

* * *

[Русский европеец Николай Михайловский] - [Радио Свобода © 2013]

09.10.2006 15:41 Борис Парамонов

Николай Константинович Михайловский (1842—1904) как-то особенно был забыт в советское время. Дело объясняется, скорее всего, тем, что большевики причисляли его к либеральным народникам, уважали же они народников революционных — Чернышевского, отчасти и Герцена. К тому же Михайловский, будучи крупнейшей фигурой русской народнической мысли и, что называется, властителем умов передового общества, имел несчастье дожить до появления в России марксизма — и сделался любимой мишенью зубастой марксистской критики. Причем критиковали его все — и легальные марксисты, и, само собой разумеется, нелегальные. Против Михайловского выпустили книги (не говоря уже о куче статей) Струве, Туган-Барановский, Ильин (то есть, Ленин) и Бердяев, сделавший критику Михайловского темой своей первой книги; она называлась «Субъективизм и индивидуализм в общественной философии». Самым интересным было, однако, то, что с точки зрения марксизма невозможно было опровергнуть то построение Михайловского, которое получило название субъективной социологии. По-другому это называлось этический социализм. Философема тут такая. Социализм, вообще, этически окрашен, коли он ставит целью достичь достойной жизни для всего человечества и осуществить настоящее братство людей в бесклассовом обществе. Социализм, таким образом, апеллирует к нравственному сознанию людей, взывает к их долгу — перед меньшей братьей. Многочисленные социалистические попытки, исходившие из самых разных проектов, успеха не имели. Социализм как бы повисал в воздухе, не мог обрести почвы. И вот Марксу показалось, что он эту почву и точку опоры отыскал: пролетариат в бурно растущем капиталистическом обществе, растящем вместе с собой своего могильщика. Социализм в варианте Маркса приобрел видимость строго научной социологической теории, осуществлялся — или предполагалось, что осуществляется, — с неизбежностью естественно-исторического закона.

В России марксизм сразу же укрепился по причине скорее психологической: после стольких неудач в революции, он давал уверенность в ее чуть ли не автоматической, запрограммированной в истории победе. Но и противники марксизма в России — народники — были людьми, обладавшими сильными аргументами, главным же тогдашним народником был Михайловский. Главный пункт народнической критики марксизма сводился к тому, что путь капиталистического развития отнюдь не является единственно мыслимым и возможным, тем более, в России, с ее восьмидесятью процентами крестьянского населения, причем — обладавшего землей. То есть в России не было того, что называлось тогда язва пролетарства. Социализм в России уже существует — это система крестьянских общин, и мешают его полному и справедливому осуществлению исключительно разного рода политические надстройки. С ними и призывали на борьбу народники. Революционный в Европе, в России социализм консервативен, писал Михайловский, он требует не насильственной ломки существующих общественных отношений, а сохранения и закрепления уже имеющихся. Поэтому, например, народники выступали за законодательное закрепление крестьянской общины.