Борьба испанцев с маврами и завоевание Гренады - [11]

— Этот Мавр, — сказали ему солдаты, — предлагает за себя большой выкуп. Он, вероятно, человек значительный. Мы взяли его.

— Неправда, не взяли еще! — воскликнул Боабдиль, державшийся за несколько шагов с оружием в руках… — но я сам сдаюсь этому рыцарю…

Дон-Диего отвечал со свойственною рыцарям учтивостию и отдал своего пленного, который скрыл, что он король и назвался сыном одного знатного придворного, с приказанием пяти солдатам вести его к Лусену.

Между тем все испанские рыцари вооружились и подоспели с своими отрядами. Преследование Мавров продолжалось; их застигли на берегах глубокого Хениля, чрез который они не могли переправиться. Испанцы воскликнули:

— Поминайте ущелья Малаги! — и с этим криком стремительно бросились на скученное, без порядка столпившееся по берегам реки войско Мавров.

Мавры сражались яростно. Бой длился, и глубокое русло реки было запружено телами, ее быстрые воды окрашены кровью, струившейся обильно. Али-Атор сохранил все присутствие своего непреклонного духа. Он заметил в свалке Дон-Алонзо д’Агвилар и бросился на него, пронзая его копьем. Но копье сорвало только часть кирасы, не ранив рыцаря. Тогда Али-Атор саблей хотел разрубить его, но Дон-Алонзо отпарировал удар и перешел в наступление. Эти два храбрые рыцаря боролись долго с одинаковою отвагой и искусством. Али-Атор получил несколько ран. Дон-Алонзо, из уважения к его старым годам, хотел пощадить жизнь его и несколько раз говорил ему:

— Сдайся, сдайся!

— Никогда, — воскликнул Али-Атор. — Никогда не сдамся я собаке-христианину.

Сего поношения своей религии не вынес Дон-Алонзо. Его меч упал на тюрбан Мавра. Он рассек ему голову, а тело его скатилось с берега в реку Хениль, в которой никогда не было найдено. Так кончил жизнь Али-Атор, наводивший страх на всю Андалузию, не раз побеждавший христиан, которых ненавидел. В его лице Мавры лишились своего первого воина и защитника, крепкого борца за свою независимость.

В этом несчастном походе Мавры потеряли пять тысяч войска, 22 знамени и короля, взятого в плен. Знамена эти стоят и теперь в городе Ваэне, и в день Св. Георгия до сих пор носят их по улицам города в торжественном ходе.

Велика была радость Испанцев, когда они узнали в пленнике своем короля Боабдиля. Граф Кобра старался утешить его, обращался с ним с великим почтением и вежливостию и увел его в свой сильно укрепленный замок.

Из башен Лохи солдаты жадно смотрели в долину Хениля. Каждую минуту они чаяли увидеть победоносного короля, идущего с богатою добычей, за знаменем славного воина Али-Атора, этого бича христиан. Но вдруг в долине показался одинокий, скачущий на измученном коне всадник. По его кирасе и одеянию они признали в нем издали знатного рыцаря. Он достиг Лохи, но у ворот ее загнанный конь пал и испустил дух. Солдаты окружили рыцаря, но он стоял нем, убитый скорбию. То был Сиди-Калеб, племянник знатного гренадского начальника.

— Рыцарь, — заговорили солдаты, — где король? Где наша армия?

— Лежат там, — проговорил Сиди-Калеб. — Небо задавило нас! Они мертвы! Они погибли!

При сих словах крик отчаяния вырвался из сбежавшейся толпы; вопли женщин покрыли его, ибо цвет Лохи пошел за армией Боабдиля.

Старый солдат, опираясь на копье, еще не излечившийся от недавно полученных ран, нетерпеливо сказал тогда:

— А где же Али-Атор? Если жив, то армия не погибла!

— Я видел тюрбан его, рассеченный мечом христианина, а тело его — несомое волнами Хениля, — отвечал Сиди-Калеб.

Тогда старый солдат ударил себя в грудь и, взяв горсть земли, посыпал ею свою голову, в знак траура и скорби.

Сиди-Калеб не медлил ни минуты; он пересел на другого коня и помчался к Гренаде. Скача мимо деревень, он отрывисто и кратко отвечал на вопросы и сеял за собою горе, ибо молодые и лучшие люди ушли с войском короля.

В Гренаде, при вести о плене короля и смерти Али-Атора, поднялось неописанное волнение и скорбь. Всякий справлялся — кто об отце, кто о сыне, кто о женихе — и получал отрывистые слова:

— Отец твой пронзен копьем, когда защищал короля… Твой брат, раненый, упал с лошади и задавлен преследовавшею нас неприятельскою конницей… Твой жених?.. Я не видал его, но видел его коня; он мчался в крови и пене без всадника… Твой сын?.. Он сражался рядом со мною на крутом берегу Хениля и упал в его быстрые волны. Я слышал, как закричал он, призывая Аллаха; а когда я достиг другого берега, я уж не видал его!

Благородный рыцарь Сиди-Калеб выбрался из вопиющей толпы граждан Гренады и поскакал по тенистой алее, ведущей в Альгамбру. Он спешился у ворот ее, называемых воротами правосудия. Аиха, мать Боабдиля, и любимая жена его Мараима неустанно глядели из башни в долину, ожидая победоносного возвращения сына и мужа. Кто опишет скорбь, их объявшую, когда Сиди-Калеб объявил им истину. Аиха не произнесла ни слова; она стояла как окаменелая, как пораженная громом. Наконец глубокий, тяжкий вздох вырвался из груди ее; она возвела очи к небу и произнесла глухим голосом:

— Твоя воля, Аллах!

Несчастная Мараима в припадке отчаяния бросилась на землю; стоны, рыдания, бессвязные слова выражали ее скорбь о смерти отца и плене мужа.