Борьба испанцев с маврами и завоевание Гренады - [13]

— Я бы непременно этого потребовал, если бы король Мавританский не был у меня в плену и не жил в собственном дворце моем.

Рыцари громко одобрили мнение короля, исполненное гостеприимства, благородной учтивости и великодушия победителя. Когда Боабдиль упал на колени и хотел поцеловать руку Фердинанда, Фердинанд не допустил его сделать это, и когда переводчик передал ему выражения благодарности Боабдиля, он сказал:

— Довольно; я не нуждаюсь в заявлениях, но хочу верить, что король Мавританский поступит в отношении меня как честный человек и достойный король.

Вскоре из Гренады привезли заложников и между ними единственного сына Боабдиля, который, увидя нежно любимого маленького сына, бросился к нему, прижал его к своему сердцу и покрыл поцелуями и слезами.

— Да будет проклят день, когда я родился! — воскликнул слабый, но мягкосердый Мавр, — да будет проклята звезда моя! Не напрасно прозван я Эль-Согайби — злосчастным, ибо отец мой скорбию одел меня, а я скорбию одел милого сына моего!

Блестящая свита собралась провожать Боабдиля до границы. Он сел на коня, молча простился с сыном, не произнес ни слова и не повернул головы, чтобы взглянуть на него в последний раз; но присутствующие видели по выражению лица его, как достоинство короля боролось в нем с горестию отца. Сам Фердинанд проводил до ворот Кордовы Боабдиля и простился с ним миролюбиво и ласково.

На границе Гренадского королевства Боабдиля встречали посланные от его матери Аихи. Он не мог скрыть своего восторга, когда увидел себя окруженным маврскими рыцарями, мавританским войском с мавританскими знаменами. Но скоро должен был умерить свои чувства: свита и войско, выехавшие к нему навстречу, были малочисленны; бóльшая часть рыцарей, почитая его изменником отечеству, перешла на сторону отца его. Войти в Гренаду оказалось опасным, ибо Мулей стерег ее зорко. Боабдиль, ночью подъехав к стенам ее, вошел в нее не как король, возвращающийся в свою столицу, а как беглец или враг; он прокрался тайно по ее улицам и достиг укрепленного квартала, который с трудом удерживала за собою мать его, Аиха. Там встретила она его; там бросилась ему на шею, с восторгом и слезами радости любящая, нежная Мараима; там Боабдиль Злосчастный, не владея собою более, облился слезами.

— Не время лить слезы, — сказала ему мать его Аиха, — король должен помышлять о троне и скипетре своем и не может предаваться умилению, как простой смертный. Сан твой воспрещает это тебе! От тебя зависит править Гренадой, как подобает королю, или томиться в ней, как узнику.

Мулей в одной из самых высоких башен Альгамбры услышал крики, несшиеся из укрепленного квартала Гренады, в котором устроила Аиха крепость, называемую Алькасада. Он спросил, что случилось. Ему объявили, что Боабдиль пробрался в Гренаду и находится в крепости Алькасады. В припадке ярости Мулей созвал совет, в котором решено было на другой день взять крепость приступом. Гренада пережила страшный день. На улицах ее закипел бой; войска и вооруженные чем попало граждане дрались ожесточенно одни за Боабдиля, другие за Мулея; но войска Мулея скоро одолели; народ заперся в домах и превратил их в крепости. Битва шла ожесточенная; стреляли из окон и с крыш, и многие знатнейшие рыцари пали в борьбе с чернью. Боабдиль понял, что не может устоять, и удалился в город Альмерию, наперекор советам матери, которая считала Гренаду столицей и полагала, что король, уступивший столицу, уступил и свою ворону.

Однако положение Мулея не было прочно. При всяком случае, когда он не угождал народу, раздавались крики: «да здравствует Боабдиль Эль-Чико (малютка)!»

Мулей решился опять попытать счастие и утвердить свою власть, если бы ему удалось одержать победу над Испанцами. Фердинанд находился в отсутствии, и Мулей решился воспользоваться этим. У него, вместо убитого Али-Атора, нашелся опытный и храбрый военачальник — алькад Малаги, Бехир.

На высоком утесе, у подножия которого расстилалась прелестная долина, орошенная красивою рекой Риоверде, была построена крепость и город Ранда; Мавры, населявшие его, славились своим воинственным духом, искусством стрелять и производить набеги на земли испанские; они грабили окрестных жителей и захватывали богатую добычу. Крепостью начальствовал Амет-эль-Сегри, один из самых гордых и отважных сынов племени Сегри, известный своею гордостию и мужеством.

Многие рыцари Малаги пристали к войску Эль-Сегри, которое он повел через горы на роскошные долины Андалузии. Испанский рыцарь Пуэрто-Корреро собрал войско и пошел навстречу Маврам. Он застиг их врасплох в то время, когда они рассыпались по долинам Андалузии, побил их наголову, захватил множество их в плен и взял богатую добычу. Мавры бежали после упорного сопротивления, но в бегстве были застигнуты маркизом Кадикским, который напал на них с ожесточением, желая отомстить за погибель стольких близких, погибших в дефилеях Малаги. Маркиз, — рассказывают летописцы, — увидев маврского военачальника на коне своего меньшого убитого брата Бертрама, испустил неистовый крик, бросился на него и убил его после краткой схватки. Мавры не могли выдержать напор разъяренных Испанцев и бежали, объятые страхом. Маркиз Кадикский забрал великолепные вооружения, дивных арабских коней, множество оружия и поделил все это между своими сподвижниками. Когда ему привели коня, принадлежащего его любимому брату Бертраму, он положил руку на его холку и долго, пристально глядел на опустелое седло. Глубокая горесть изобразилась на лице его; он стоял бледный и губы его дрожали.