Борьба или бегство - [10]

Шрифт
Интервал

С теми же требованиями я подходил и к окружающим, и вот тут начинались проблемы. Дело в том, что если оценивать мир такой меркой, то оказывается, что люди обманывают на каждом шагу. Цены на этикетках, сроки доставки, дата упаковки… «Деньги верну в среду», «курсовую скину завтра», «оставьте заявку, мы вам перезвоним», «пишите по почте», «сроки ответа на заявление 30 дней»…

И если большинство людей воспринимают подобную «нечестность», будь то целенаправленная ложь или разгильдяйство, достаточно спокойно, то у меня она всегда вызывала лютое раздражение. Я готов был прощать, если человек поймёт свою ошибку и извинится. Думаю, не надо объяснять, что это уже из области фантастики — максимум, на что можно было рассчитывать, — это пожимание плечами или усмешка.

Хорош ли такой подход? Или плох? Думаю, однозначного ответа нет: всё зависит от культуры и традиций того или иного народа. Но факт в том, что я для своего народа оказался не вполне типичным элементом. И этому ещё предстояло сыграть свою роль.

* * *

Тем временем знакомства превратились в настоящую гонку. Из историй о сексуальных похождениях своих одноклассников я выбирал самые яркие — ведь равняться нужно было на сильнейших — и на их основе определял «требуемый уровень» своих успехов. Вероятно, эти истории сами по себе содержали некоторые преувеличения, но я в буквальном смысле возводил чужие успехи в абсолют и изо всех сил старался не отставать. Казалось, всем вокруг всё давалось легко, а мои успехи на требуемом уровне поддерживало лишь огромное число попыток. Мысли об этом мучили меня и заставляли ещё активнее бегать за девушками.

Для этой цели я выбрал ряд перспективных мест. Например, ночные клубы. И да, они не просто мне не нравились, а прямо-таки вызывали отвращение. Местная публика была чертовски далека от меня по интересам. Разговаривать тут было невозможно из-за музыки, пить — дорого, танцевать — боязно. Но именно последнее сыграло решающую роль: безжалостный наблюдатель решил, что страх показаться смешным на танцполе определяет мою нелюбовь к клубам, и все аргументы «против» были разом отброшены.

Вторым направлением были посиделки в антикафе3. Вскоре я понял, что здешний контингент привлекает меня не больше. Основу его составляли фрики, которые громко кричали какие-то свои особые приветствия, играли в карточные игры по мотивам вымышленных вселенных, до хрипоты спорили о тайных знаках в аниме и неизвестных мне сериалах. Я же, стараясь сдерживать поток саркастических замечаний, приходивших мне в голову, чувствовал себя пришельцем из другого мира — возможно, чуть более серого и адекватного.

* * *

В одиннадцатом классе мне снова удалось довести дело до секса — со знакомой из соседнего района. Теперь я уже подходил к делу с богатейшим опытом, полученным с Настей Давыдовой, так что движения наши выглядели более-менее осмысленно. Это добавило «плюс один» в мою копилку, но не дало стимула для продолжения отношений. Девочка та была мне совершенно не интересна.

Поражений по-прежнему было куда больше. Я принимал их близко к сердцу и мог подолгу воспроизводить в памяти, раздумывая, что можно было сказать или сделать иначе. Помимо прочего, зачастую мне казалось, что такие случаи подрывают уважение окружающих ко мне. Ведь мы с одноклассниками обсуждали успехи друг друга. Я за чужими жизнями следил пристально, а значит, и моя находилась под наблюдением!

Со временем это переросло в странный эффект. Мне уже не нужно было никому рассказывать о своих неудачах, чтобы испытывать неловкость: я создал в собственной голове общество судей, придирчиво рассматривающих каждое моё действие. К примеру, мне удавалось ловко познакомиться с очередной девушкой. За этим следовало свидание, но оно не заканчивалось ничем хорошим — неважно, по какой причине. Безжалостному наблюдателю цепляться тут было особо не к чему: я действовал, не уступая страху. Но судьи рассматривали конечный результат и подводили итоги: время потрачено, а никакой награды не получено. И что же это значит? А то, что я неудачник: пытался, но остался ни с чем.

Подобное самоуничижение здорово допекало: мне и без него в жизни хватало нервов, а многократное пережёвывание каждой неудачи отнимало силы и время. Как сильный человек стал бы справляться с этим? Решение пришло почти сразу: каждую неудачу нужно обращать в победу. Допустим, я иду на свидание. Конечно, есть шанс, что успешного окончания не будет. Значит, само свидание должно пройти в приятном месте, чтобы после него я мог сказать, что отлично погулял или вкусно поел.

Данной тактики я стал придерживаться и в общении с друзьями. Распространялась она не только на знакомства, но и на всё подряд. Любые негативные эффекты, которые невозможно было скрыть, преуменьшались нарочито равнодушным к ним отношением. Я разыгрывал ленивую досаду вместо расстройства и высмеивал то, что вызывало у меня большую обиду. Значение положительных факторов, наоборот, преувеличивалось. Получил двойку: «Зато я ничего не учил, не тратил время». Выходит, что не обидно. Отказала девушка: «Ну, скажем честно, она не очень. Я пошёл больше от скуки, но в целом хотя бы погулял неплохо, развеялся».


Еще от автора Виктор Александрович Уманский
Час ноль

Кто ты таков и чего стоишь? Узнать ответ можно, лишь столкнувшись с выбором. Иногда на карте стоит мелочь — симпатия девушки, уважение во дворе, а иногда — судьба семьи и страны. И именно выбор, который делают обычные люди, превращает их в предателей, трусов, спасителей и героев.


Рекомендуем почитать
Блабериды

Один человек с плохой репутацией попросил журналиста Максима Грязина о странном одолжении: использовать в статьях слово «блабериды». Несложная просьба имела последствия и закончилась журналистским расследованием причин высокой смертности в пригородном поселке Филино. Но чем больше копал Грязин, тем больше превращался из следователя в подследственного. Кто такие блабериды? Это не фантастические твари. Это мы с вами.


Офисные крысы

Популярный глянцевый журнал, о работе в котором мечтают многие американские журналисты. Ну а у сотрудников этого престижного издания профессиональная жизнь складывается нелегко: интриги, дрязги, обиды, рухнувшие надежды… Главный герой романа Захарий Пост, стараясь заполучить выгодное место, доходит до того, что замышляет убийство, а затем доводит до самоубийства своего лучшего друга.


Маленькая фигурка моего отца

Петер Хениш (р. 1943) — австрийский писатель, историк и психолог, один из создателей литературного журнала «Веспеннест» (1969). С 1975 г. основатель, певец и автор текстов нескольких музыкальных групп. Автор полутора десятков книг, на русском языке издается впервые.Роман «Маленькая фигурка моего отца» (1975), в основе которого подлинная история отца писателя, знаменитого фоторепортера Третьего рейха, — книга о том, что мы выбираем и чего не можем выбирать, об искусстве и ремесле, о судьбе художника и маленького человека в водовороте истории XX века.


Осторожно! Я становлюсь человеком!

Взглянуть на жизнь человека «нечеловеческими» глазами… Узнать, что такое «человек», и действительно ли человеческий социум идет в нужном направлении… Думаете трудно? Нет! Ведь наша жизнь — игра! Игра с юмором, иронией и безграничным интересом ко всему новому!


Ночной сторож для Набокова

Эта история с нотками доброго юмора и намеком на волшебство написана от лица десятиклассника. Коле шестнадцать и это его последние школьные каникулы. Пора взрослеть, стать серьезнее, найти работу на лето и научиться, наконец, отличать фантазии от реальной жизни. С последним пунктом сложнее всего. Лучший друг со своими вечными выдумками не дает заскучать. И главное: нужно понять, откуда взялась эта несносная Машенька с леденцами на липкой ладошке и сладким запахом духов.


Гусь Фриц

Россия и Германия. Наверное, нет двух других стран, которые имели бы такие глубокие и трагические связи. Русские немцы – люди промежутка, больше не свои там, на родине, и чужие здесь, в России. Две мировые войны. Две самые страшные диктатуры в истории человечества: Сталин и Гитлер. Образ врага с Востока и образ врага с Запада. И между жерновами истории, между двумя тоталитарными режимами, вынуждавшими людей уничтожать собственное прошлое, принимать отчеканенные государством политически верные идентичности, – история одной семьи, чей предок прибыл в Россию из Германии как апостол гомеопатии, оставив своим потомкам зыбкий мир на стыке культур.