Bonjour, Nicolas! - [16]
— Разумеется, можно, — ответил ему Николай с улыбкой. — Я был бы рад иметь такого ученика, если вы решите связать свою жизнь с историей. Если однажды вы приедете в Париж… Я теперь преподаю в Сорбонне.
— С него станется, он приедет, — весело рассмеялась Клэр, проводила взглядом уходящего сына и повернулась к Николя. — Едем?
Дорога до Лондона в сумерках и по влажной дороге была удовольствием не из приятных. Ко всему поднялся сильнейший ветер, так и норовящий проникнуть в авто. Николай сжимал руль и гнал слишком быстро не только для этой погоды, но и для своих привычек. Снова и снова ловил себя на мысли, что ужасно хочется закурить — кажется, он весь день не курил. И еще неотступно его преследовала… нет, даже не мысль… что-то неопределенное, не дающее дышать полной грудью… Но при этом так и не оформившееся в слова.
Они почему-то все время молчали, и Николай не мог понять, отчего они молчат. Как вообще можно молчать? Он, всерьез рассердившись, повернулся к Клэр.
— Сколько ему? Тринадцать? Четырнадцать?
— Ему недавно исполнилось четырнадцать. Он не смог приехать домой. И мы провели этот день в Бедфорде.
Авершин быстро кивнул и, резко затормозив, свернул на обочину.
— Если он захочет приехать в Париж через несколько лет, вы с мужем отпустите его?
— Мы не станем его отговаривать, — глухо ответила Клэр. — Но я буду скучать по нему.
— Черт бы тебя подрал, — по-русски сквозь зубы процедил Николай и тут же перешел на французский. — Да, нам подчас приходится скучать по тем, кого мы отпускаем, Клэр. Это нормально. Нормально до отвращения к себе.
— Это ненормально, скучать по тем, кто тебя не стоит, — выкрикнула она и отвернулась.
— А кто решает, кто кого стоит, а кто нет? — в тон ей воскликнул он. И сорвался. Схватил ее тонкие плечи, сжал так, что где-то на задворках сознания забилась мысль, что он причиняет ей боль, развернул к себе и быстрыми жадными поцелуями стал покрывать ее бледное маленькое холодное лицо.
Невероятно долгий миг Клэр сидела не шелохнувшись. Она позволяла ему целовать себя и позволяла себе чувствовать его поцелуи на своей коже. Потом, словно ожив, она нашла его губы и робко, чуть неловко, торопливо прикоснулась к ним. Провела острыми ногтями по его шее. Сбросив с него шляпу, запустила пальцы в волосы и теперь целовала с отчаянным восторгом, терзая и себя, и его. Руки ее стали рваться сквозь его одежду. Дергали галстук, расстегивали пуговицы…
Неожиданно она остановилась. Безвольно опустила на колени руки. И только губы ее продолжали касаться его губ. Не целуя, но не отрываясь. Тяжело дыша, Клара закрыла глаза.
На мгновение он прижал ее к себе чуть крепче. Потом отстранился, чувствуя, как внутри все рвется от боли. Знал, что через несколько минут на него навалится состояние оглушенности, почти как при контузии. Такое уже было когда-то. Потом боль вернется. Уже раздирающая внутренности. Но, черт подери, оглушенности этой он не хотел и боялся больше, чем боли.
Он устало посмотрел в ее лицо, медленно поправил на ней ворот манто, пригладил ее волосы. Потом вернул на место свой галстук. Застегнул пуговицы. Пальцы слушались, но слушались странно — он их не чувствовал.
Потом медленно повернулся к рулю.
— Прости, — пробормотал он и надавил на газ, рванув дальше, кажется, еще быстрее.
Глава 7
Декабрь 1910 года, Петербург
Клэр сидела на льду и счастливо хохотала. Секунду назад она упала, едва только отпустила руку Николя. Уже второй день он пытался научить ее стоять на коньках. Вчера все закончилось тем, что она, сидя на скамье, смотрела, как он катался некоторое время. Потом они поехали домой. В квартиру Николая, где она теперь находилась постоянно. Нынче, встретив ее после репетиции, он решил возобновить попытки, убеждая, что она обязательно сможет.
— Милый Николя, — пытаясь унять смех, Клэр протянула ему руку, — я могу никогда не узнать, каково это — кататься на коньках, но учиться этому — крайне весело.
Он рывком поднял ее, и она оказалась в его объятии. Отпустил — вокруг было слишком уж много народу. Он все никак не мог привыкнуть к тому, насколько все у нее было… просто. Но вместе с тем эта ее легкость невольно передавалась и ему. И тогда самого себя он чувствовал немного другим. И гораздо счастливее, чем без нее и без этой легкости.
— Ничего, еще пару недель, и будешь кататься лучше меня, — уверенно заявил Николай.
— Две недели — это долго! — проворчала Клэр, скорчив забавную рожицу.
Вцепившись в его руку, она пыталась скользить коньками по льду, как ей показывал Николя, но вместо этого лишь неловко перебирала ногами. И снова смеялась над собственной неуклюжестью.
— Но я знаю, как можно ускорить мое обучение. Мне нужно срочно съесть пирожное!
— И чем это тебе поможет?
— Не знаю чем… — Клэр задумалась. — Я просто в этом уверена и все.
— Как скажешь! Может быть, пирожное станет тем самым балластом, который позволит тебе держать равновесие.
Он подмигнул ей и осторожно повез к выходу.
Они отправились в маленькую кондитерскую неподалеку. Пили чай с молоком, горячий и сладкий, закусывая пирожными. Их он заказал много, самых разных. Теперь на тарелке возвышалась целая горка — разноцветная, ароматная и причудливой формы.
Их разделяли два лестничных пролета и двадцать четыре ступеньки. Тысячи метров между небом и землей и его койка на станции скорой помощи. Чужие жизни и чужие смерти. Их разделяло прошлое, у них не могло быть будущего. Только настоящее, по истечении которого им придется уйти — каждому в свою сторону. Но всякий уход может оказаться лишь уходом на второй круг. Стоит только принять решение. В тексте есть: очень откровенно, сложные отношения, сильная героиня.
Друзья звали его Мирош. Он сочинял песни и пел их так, будто умел останавливать ее время. Это было единственным, что Полина знала о нем. Единственное, что он знал о Полине — что под ее пальцами рождается музыка, которая не оставляет его равнодушным. И что в глазах ее поблескивают льдинки, угодившие в его сердце. Они встретились случайно, сели в один вагон и отправились к морю. Чтобы там, на берегу незамерзающего Понта, однажды снова найти друг друга. Кто они? Зеркальное отражение? Или части целого? Дилогия! Книга первая Примечание: первая любовь, запретные отношения, гитарист и пианистка, шоу-бизнес.
Сиквел повести Милый мой фантазер.Какова вероятность создания счастливой семьи с тем, кто тебе не пара? Можно ли по-настоящему любить неровню?Часто ли новые чувства оказываются сильнее старых?Может быть, Лизка Довгоручено так и не узнала бы ответов на эти вопросы, если бы не поход в «Детский мир» со свекровью.Время и место: конец раннего Брежнева, ОдессаПримечание 1: оно само Примечание 2: вот от этих не особо ожидали, честно! Примечание 3: все имена и фамилии вымышленные, любые совпадения случайны Примечание 4: лето, море, любовь и… основные принципы комсомола. Примечание 5: в тексте использован винницкий говор.
Безо всякого преувеличения это наш любимый сборник рассказов. И его герои вошли в нашу жизнь, по всей видимости, уже навсегда. Лиса и Пианист. Певица и ее аккомпаниатор. История их дружбы и их любви. Их войны и их жизни. Их разочарований и их надежд. Здесь есть элементы биографий реальных людей… слишком известных, чтобы их называть. Но почему бы не рассказать о них? Почему бы не вспомнить? Итак….Кафе «Томный енот», которого сейчас, конечно, на Монмартре уже не найдешь, на его месте давным-давно красуется… другое кафе с другим названием, называлось так не случайно.
Он никогда не видел океана, возле которого она выросла. Она знала наверняка, что он совсем ей не нравится. Их жизнь – как рельсы, которые, сойдясь на короткий отрезок пути, неизбежно потом разойдутся. И однажды на склоне лет он скажет: «А она была хороша!» Чтобы в ответ через годы прозвучало: «Может быть, я даже его любила».
Алиса Куликовская, сама того не зная, стала игрой двух мальчишек. И потеряла все, что было ей дорого, расплатившись за чужие ошибки. Но как быть, если теперь уже жизнь играет второй раунд, столкнув ее вновь с тем, кого она считает виновником? И ей только предстоит понять, насколько он виноват. Можно ли простить предательство и собственную смерть? Можно ли среди боли и воспоминаний найти место для любви и жизни? Наши герои попытаются.
Господи, кто только не приходил в этот мир, пытаясь принести в дар свой гений! Но это никому никогда не было нужно. В лучшем случае – игнорировали, предав забвению, но чаще преследовали, травили, уничтожали, потому что понять не могли. Не дано им понять. Их кумиры – это те, кто уничтожал их миллионами, обещая досыта набить их брюхо и дать им грабить, убивать, насиловать и уничтожать подобных себе.
Обычный программист из силиконовой долины Феликс Ходж отправляется в отдаленный уголок Аляски навестить свою бабушку. Но его самолет терпит крушение. В отчаянной попытке выжить Феликс борется со снежной бурей и темной стороной себя, желающей только одного — конца страданий. Потеряв всякую надежду на спасение, герой находит загадочную хижину и ее странного обитателя. Что сулит эта встреча, и к каким катастрофическим последствиям она может привести?
Говорят, что самые заветные желания обязательно сбываются. В это очень хотелось верить молодой художнице… Да только вдруг навалились проблемы. Тут тебе и ссора с другом, и никаких идей, куда девать подобранного на улице мальчишку. А тут еще новая картина «шалит». И теперь неизвестно, чего же хотеть?
Сергей Королев. Автобиография. По окончании школы в 1997 году поступил в Литературный институт на дневное отделение. Но, как это часто бывает с людьми, не доросшими до ситуации и окружения, в которых им выпало очутиться, в то время я больше валял дурака, нежели учился. В результате армия встретила меня с распростёртыми объятиями. После армии я вернулся в свой город, некоторое время работал на лесозаготовках: там платили хоть что-то, и выбирать особенно не приходилось. В 2000 году я снова поступил в Литературный институт, уже на заочное отделение, семинар Галины Ивановны Седых - где и пребываю до сего дня.
Я родился двадцать пять лет назад в маленьком городке Бабаево, что в Вологодской области, как говорится, в рабочей семье: отец и мать работали токарями на заводе. Дальше всё как обычно: пошёл в обыкновенную школу, учился неровно, любимыми предметами были литература, русский язык, история – а также физкультура и автодело; точные науки до сих пор остаются для меня тёмным лесом. Всегда любил читать, - впрочем, в этом я не переменился со школьных лет. Когда мне было одиннадцать, написал своё первое стихотворение; толчком к творчеству была обыкновенная лень: нам задали сочинение о природе или, на выбор, восемь стихотворных строк на ту же тему.
«Родное и светлое» — стихи разных лет на разные темы: от стремления к саморазвитию до более глубокой широкой и внутренней проблемы самого себя.