Bonjour, Nicolas! - [17]

— А как в тебя столько помещается? — спросил Николай, разглядывая ее пухлые губы, испачканные кремом, когда за ними скрылся очередной кусочек теперь уже песочного теста.

Облизнув их, она пожала плечами.

— Я обожаю всякие лакомства. Дома почти никогда не бывало. Мать считала, что чревоугодие, а тем более сладости — это грех. А мне кажется, лучше уж быть грешницей, чем отказывать себе в удовольствии, — Клэр взяла с тарелки новое пирожное и посмотрела на Николя. — Хочешь?

— Хочу, — в тон ей ответил он и, взяв ее за запястье руки, в которой было пирожное, нахально откусил. — Где сейчас твои родители?

— На Джерси. Они были там всегда. Наверное, и сейчас там, — она смахнула крошку с его губ. — После того, как я сбежала из дома, их больше не видела. И они бы вряд ли заметили, что меня нет, если бы отцу не нужна была помощница в лавке, а матери — компаньонка в молитвах. Нет, они хорошие, — поспешила добавить Клэр. — Но отец мог говорить только о своем палтусе, а мать так часто рассказывала о жизни святой Клары, что однажды мне все это надоело, и я воспользовалась примером своей тезки.

Слушая ее, он только посмеивался — а чего еще ожидать от девчонки, тем более актрисы, тем более француженки. Но именно от нее, девчонки, француженки, актрисы, он совершенно потерял голову. За каких-то несколько коротких дней она перевернула его жизнь настолько, что он готов был поклясться — другой жизни ему не нужно. Нужна только эта — в кондитерских, на катке, в маленьких лавках, где они покупали всякие глупости, в кресле малой гостиной или на полу под елкой в большой. Впервые ему хотелось о ком-то заботиться, впервые ему хотелось кого-то баловать. Впервые он влюбился.

— Палтус и святая Клара? Увлекательное у тебя было детство, — сказал Николай с улыбкой. — А театр? Театр тебе нравится?

Глаза ее загорелись, и она страстно прошептала:

— Я обожаю театр! Я мечтаю стать, как Лилли Лэнгтри — знаменитой в театре и в свете. И я точно знаю, что оперетта — это временно. Однажды все изменится, и я буду настоящей актрисой.

— И ты будешь настоящей актрисой, — повторил он с улыбкой. — А быть простой женой простого ученого тебе не интересно?

Вопрос прозвучал легко, так же легко, как все получалось с ней.

— Пока что мне не приходилось играть такую роль, — отозвалась она и, откинувшись на спинку стула, улыбнулась. — Но сегодня вечером мне доведется побыть невестой.

— Это чьей же? — засмеялся Николай.

— Одного легкомысленного художника.

— Какая увлекательная пьеса! Билет мне достанешь?

— Мадам Кора не позволяет нам этого делать, — она смущенно улыбнулась, — но это и к лучшему. Там слишком красивая главная героиня!

Она рассмеялась и, быстро поднявшись, схватила его за руку.

— И опаздывать мне нельзя.

— Как у вас строго, — проворчал Николай, устроил ее ладонь на сгибе своего локтя и нарочито степенно пошел между столиками.

Когда они вышли на улицу, он на мгновение зажмурился — так ярко светило солнце, а когда перевел взгляд на Клэр, замер — удивительным светом это бесстыжее солнце заблудилось меж прядей ее волос, скользило по белоснежной коже и отражалось лучами в глазах.

— Знаешь, как по-русски звучит Клэр? — зачем-то спросил он.

Она вопросительно посмотрела на Николя.

— Свет-ла-я, — по слогам произнес он.

Клэр попыталась повторить чужое слово, тщательно выговорив его вслед за ним по слогам. И рассмеялась, прекрасно услышав, что у нее оно прозвучало совсем по-другому.

— Ну вот. Как я уже говорил — две недели, и у тебя все получится, — вторил он ей.

— Две недели — это слишком долго! Но, может быть, пирожные помогут и с языком?

Сегодняшнюю роль Клэр сыграла легко. Горло совсем не болело. Кухарка Николя давала ей какой-то жуткий горький напиток, строго наблюдая за тем, чтобы она выпивала все до дна. Теперь, между своими номерами Клэр подгоняла время, торопясь поскорее оказаться за воротами Аквариума, где ее будет ждать Николя.

А он, между тем, под звуки выступавшего на сцене финального хора, в числе которого была и Клэр, ожидал ее в гримерной. Остальные актрисы, с которыми она делила эту крохотную комнатенку, предупреждены заранее, что входить не стоит. Еще бы! Богатый русский, не иначе князь какой-нибудь, крутил роман с Клэр дю Вириль, ничуть не стесняясь. И не опасаясь того, что мадам Коре это может не понравиться.

Он стоял перед ее зеркальцем и вглядывался в отражение разных женских мелочей, стоявших на узкой тумбочке под ним. Грим, щетки для волос, какие-то немыслимые побрякушки. Чуть улыбнулся и достал из кармана маленький медальон-камэ на голубой шелковой ленте. Невзрачная фамильная драгоценность. Может быть, она и не заметит. И устроил этот медальон на подушечке для украшений, когда, отворяясь, заскрипели петли двери.

— Ты? — радостно вскрикнула Клэр. — Я быстро.

Она засуетилась по гримерной, забежала за ширму, чтобы сменить платье.

— Кажется, я соскучилась, — выглянула она оттуда и снова спряталась за расписанной павлиньими перьями тканью.

Переодевшись, подошла к зеркалу, чтобы снять лишний грим, и заметила медальон. Чуть нахмурившись, некоторое время смотрела на него, не решаясь взять в руки, а потом перевела растерянный взгляд на Николя.