Бомбейские чудовища - [36]

Нет, нет и нет! Он будет валяться у нее в ногах. Он вымолит хотя бы еще одно свидание! Он постарается угождать ей во всем! И, конечно же, если вымолит снисхождение, тотчас же помчится в библиотеку! Он давно собирался в нее записаться, но так и не успел! А такую женщину как Мадлен, магистра из Гейдельберга, одними плотскими утехами не удержишь, ей ведь партнер нужен умный, образованный.

Самсону стало жалко себя, и он почувствовал, что к глазам его подступают слезы. Он опустил веки и постарался успокоиться. Ему не хотелось, чтобы Мадлен видела его плачущим. В размышлениях о своей несчастной судьбе юноша незаметно для себя погрузился в сон…

Когда стажер журнала «Флирт» проснулся, он не понял, где находится. Прохладное шелковое белье нежило кожу, непривычный аромат источала подушка, слабое солнце, прячась за сомкнутыми шторами, освещало милую комнату, так непохожую на его буфетную в редакционной половине квартиры госпожи Май.

Сев на постели, Самсон припомнил, что он в гнездышке страстной Мадлен. Встал, прислушался к полной тишине, прошел к трюмо, на котором, среди причудливых баночек, склянок, безделушек заметил лист бумаги.

На нем четким каллиграфическим почерком было выведено:

«Милый мой медвежонок! На столике у дверей ключ. Будешь уходить, запри входную дверь. Вернешь ключ в буфете синема, где сегодня у нас назначена встреча. Целую. М.».

Самсон засмеялся, поднес записку к губам, поцеловал, затем покружился по спаленке, подбирая разбросанную по стульям и на полу одежду. Не замечая, что воздух в комнате остывает, он долго изучал свое ладное тело возле трюмо — будто его руки и ноги стали за минувшую ночь какими-то другими — и в целом остался доволен своим сложением. Он не верил, что эти крепкие мускулистые ноги лет через двадцать станут плохо сгибаться в коленях, и он, подобно папеньке, начнет ходить едва ли не на полусогнутых. Он не верил, что прекрасная мускулатура на руках лет через двадцать одрябнет и переродится в студенистый жирок, как у отца. А мысль о том, что вместо подтянутого плоского живота, покрытого золотистым пушком, через двадцать лет под ребрами повиснет бесформенный бурдюк, вообще казалась ему возмутительной.

Одеваясь и прихорашиваясь, Шалопаев решил, что ему надо обязательно сохранять как можно дольше свое тело — поэтому библиотека, конечно, важна, но все-таки занятия спортом в настоящий момент важнее. Все-таки те, кто нагружает мышцы физическими упражнениями, в бесформенные кучи не превращаются. Вот взять хотя бы Мурыча: уже в летах, лет тридцать пять есть, а крепок, подтянут, без живота и жировых складок.

Мысль о Мурыче заставила стажера задуматься о ближайших действиях.

Часы показывали начало первого. Если сейчас отправиться в редакцию — а отправиться туда нужно непременно, хотя и не очень хочется, — застать там Мурыча можно. Ведь госпожа Май вроде бы велела репортеру в час во вторник придти. Придет ли? Впрочем, то, что так беспокоило еще вчера, казалось Самсону теперь и не очень важным, ему больше не хотелось советоваться с Мурычем относительно Эльзы и своего отца. Он и так был уверен, что озарение, посетившее его, верно! Коварный отец отнял у него возлюбленную и теперь приехал для встречи с ней. Думать о том, что в его рассуждения закралась ошибка, не хотелось…

Но посетить редакцию требовалось еще и потому, что Шалопаев надеялся застать там Фалалея — где же еще? И о материале для номера следовало позаботиться, преступления-то по страсти еще никакого не найдено! О чем писать? Можно, конечно, дождаться условленного часа встречи в буфете синема, но тут уж Самсон не сомневался: после этой встречи вряд ли удастся заняться поиском материала для статьи. Скорее всего Мадлен опять потребует сопровождать ее «на мессу»…

Последняя мысль подействовала на самсоновское сердце отрадно, и, запирая дверь квартиры, где он испытал такие счастливые минуты, нет, часы наслаждения, он с необыкновенной нежностью погладил дверной косяк, как старого друга, с которым расстается ненадолго….

Войдя в редакцию журнала «Флирт», стажер почувствовал, как помимо его воли его охватило волнение. Конторщик Данила приветствовал его со сдержанной учтивостью, но глаза прятал. Хитрый старикан вопросов не задавал, а по поводу Фалалея отвечал полушепотом, что Фалалея не было и дома фельетонист не ночевал. Увидев поднятые в изумлении брови стажера, конторщик поспешил добавить, что уже и матушка приходила фалалеевская, волновалась, едва успокоили. Затем Данила притянул Шалопаева за локоть и совсем таинственно прошипел, чтобы тот немедленно отправлялся в приемную госпожи Май. Самсон пытался было возразить, что сначала должен снять пальто и привести себя в порядок, но Данила отчаянно замахал руками и замотал головой — нет, прямо в приемную!

Заинтригованный Шалопаев прошествовал в конец коридора и открыл дверь приемной.

В комнате, предназначенной для приема посетителей, к своему удивлению, узрел он не грозную и обворожительную госпожу Май, а попыхивающего сигарой господина Либида. К креслу, где восседал конфидент редакторши, был придвинут столик, на котором стоял графинчик, пара рюмок, легкая закуска.