Бомбейские чудовища - [35]

Тернов сунул сообщение в папку, захлопнул, скинул в выдвинутый ящик стола и одернул мундир.

— Кто такая?

— Не знаю. По виду приличная.

— Проси.

Курьер прошествовал к дверям и, распахнув их, посторонился.

Через мгновение в следственной камере появилась женщина красоты необыкновенной. Она была довольно высока и очень стройна, из-под шляпки с вуалью выглядывали пышные золотые волосы, огромные голубые глаза сияли под высоким лбом. Чувственные губы, раздвинутые в робкой улыбке, обнажали белоснежные зубы, ровные и крепкие, как боровики. В руках дама держала небольшой баул.

— Господин Тернов? — пропела она.

— Совершенно верно, — Павел Миронович поднялся и сделал приглашающий жест. — С кем имею честь?

— Меня зовут Розалия, по батюшке Романовна.

— Присаживайтесь, Розалия Романовна. Чем могу служить?

— Я к вам по сугубо конфиденциальному делу, — посетительница понизила голос, — и вижу, что передо мной настоящий джентльмен.

— Надеюсь оправдать ваши лестные аттестации, — Павел Миронович с достоинством наклонил голову.

— Я знаю, вы удерживаете самого дорогого для меня человека, — страстно зашептала дама. — Я принесла ему передачу. Он ведь такой ревнивец. Он должен, должен чувствовать, что я мысленно с ним. Ведь на улице февраль. И весьма холодно. Можно простудиться…

— Я не вполне понимаю, — начал было следователь, но посетительница его перебила.

— Не смущайтесь, господин Тернов. Я знаю, что подобные коллизии и вам не чужды. Вы человек прогрессивный. И прошу-то я о такой мелочи…

— О какой?

— Передайте моему любимому Мишутке его теплые брюки!

Глава 11

Эротический опыт стажера журнала «Флирт» был невелик, если не сказать — ничтожен: одна-единственная попытка сближения (первый блин) с тайно венчанной женой Эльзой да горячечные объятья с сестрами милосердия евангелического госпиталя — вот и все впечатления. Они казались юному Шалопаеву необычными, но внезапно, после ночи, проведенной с пламенной Мадлен, преобразились в тусклые и жалкие.

Магистр из Гейдельберга, хоть и была охвачена нешуточной страстью, накал которой Самсон ощущал и в костеле, где они пробыли совсем недолго, и по дороге к ее гнездышку, владела своими чувствами превосходно. Она сумела распалить и воображение Самсона, почти не кокетничая и не ведя двусмысленно-волнующих разговоров.

Мадлен сохраняла внешнее самообладание и, войдя в свою квартирку, сразу и без объяснений отослала домой служанку. Она дала своему гостю отдышаться, осмотреться, расслабиться. Выпила с ним в гостиной рюмочку ликера и, взяв его за руку, отвела в спальню. Ее бархатный пояс, темная юбка, строгая блуза с крахмальным воротничком летели на пол, открывая взору Самсона прелестное батистовое белье с завлекательными кружевами.

Неопытный юнец чувствовал, что она все делает правильно. Ее спокойные, уверенные действия — как ни странно — лишь еще сильнее разжигали в нем внезапную страсть. Он и не заметил, как пролетела ночь: едва насытившись обладанием необыкновенно искусной француженки, он после краткой передышки вновь и вновь заключал ее в жаркие объятья. Он с удивлением слышал срывающиеся со своих собственных уст слова любви — да такие горячечные, такие самозабвенные! — каких не смогла исторгнуть из его сердца даже возлюбленная Эльза.

Впрочем, об Эльзе он не забывал и в часы удивительных наслаждений, подаренных ему мадмуазель Жене, не забывал с полузлостью-полуотчанием. Лаская и целуя Мадлен, принимая ее ласки и поцелуи, он одновременно с упоением ощущал сжигающую его ненависть и мстительно думал о том, что ему в объятиях Мадлен гораздо приятнее, чем неверной Эльзе — в объятиях его плешивого брюхатого папеньки.

С удивлением Самсон услышал бой настенных часов — они пробили семь. Он склонился над обнаженной любовницей, лицо которой было немного уставшим, но просветленным, лизнул языком капельку испарины, проступившую на ее верхней губе, затем провел пальцем по ее обнаженной груди…

— Не щекочи, — попросила, не поднимая век, Мадлен. — Мне пора на службу. Ты голоден?

Он не чувствовал голода, хотя со вчерашнего вечера у него во рту не было маковой росинки, да и в течение ночи счастливые любовники лишь промачивали горло глотком-другим вина…

— Ты необыкновенная, — сказал, легонько отстраняясь, Самсон, — ты королева из королев. Венера, Афродита, Елена, Василиса Прекрасная…

Мадлен глухо засмеялась и, выскользнув из его рук, скрылась из спальни.

Счастливый любовник откинулся на подушку. В комнате царила полутьма, февральский рассвет был еще далек, пламя догорающей свечи бросало на стены, на плотно затянутые шторы, на скудную мебель причудливые отблески. Шалопаев чувствовал себя другим человеком.

Он равнодушно подумал о том, что госпожа Май, вероятно, беспокоилась о его отсутствии. Он спокойно подумал о том, что теперь ему не интересна даже встреча с отцом. Он боялся только одного, что вот сейчас появится Мадлен, которая стала для него самой близкой, самой дорогой женщиной, и скажет, чтобы он вставал и одевался. Затем попрощается с ним. И, возможно, будет холодна. А вдруг он ей не так понравился, как она понравилась ему? Такая женщина не задумываясь, даст ему понять: он слишком зелен, слишком прост, слишком неинтересен! Неужели эта ночь, прошедший праздник любви, тоже станет единственной? Неужели она никогда не повторится?