Бомбардировщик для бедняков - [14]

– Поскольку нельзя исключить такую возможность, – уклончиво отвечает мой старый знакомец.

Раймонд темнит, он либо знает еще что-то, либо прикидывается, надувая щеки с важным видом.

– Плохо, что мы не располагаем видеозаписью, сделанной Старковым, – задумчиво говорит Чернышев. – Была бы хоть какая-то дополнительная зацепка.

– Да, очень жаль, – соглашается Раймонд. – Больше новостей у вас нет?

– К сожалению, нет.

– Что ж, тогда желаю успеха.

– До свидания, – говорит Чернышев. – Будем держать связь.

Распрощавшись, мы выходим из офиса и направляемся обратно к машине. Раздается мелодичный звонок мобильника, Олег вынимает из кармана свой «Эрикссон» и на ходу беседует с кем-то:

– Да. – Да? – Отлично. Молодцы, спасибо. – Пока, до скорого.

При нашей профессии мобильник скорее враг, чем друг, местонахождение его владельца легко можно запеленговать с точностью до нескольких метров. Однако у Чернышева нет ни малейших оснований опасаться здешней контрразведки, поскольку враждебность между нашими государствами носит чисто внешний, можно сказать, камуфляжный характер. Под покровом дипломатической напряженности наши спецслужбы сотрудничают меж собой достаточно тесно и полюбовно.

Спрятав мобильник в карман, Олег косится на меня с довольной ухмылкой.

– Петровскис хитрая сволочь, – говорит он, – Но мы его покамест обскакали. Видишь ли, мы раздобыли запись интервью, которое Старков брал у террористов.

– Каким образом?

– Проще пареной репы. Пока Старкова сегодня допрашивали, наши ребята пошустрили у него дома. Нашли кассету, быстренько отвезли на копирование, потом положили на место, – он бросает взгляд на часы. – Сейчас, наверное, шеф уже ею любуется. Я велел моей секретарше пригласить этого Люлька на завтра ко мне в офис. Надо будет его порасспросить хорошенько.

– Теперь куда? – спрашиваю я, когда мы усаживаемся в машину.

– К Мирону, – отвечает Чернышев, включая стартер.

– Кстати, чем кончился его иск к Генеральному прокурору? – спрашиваю я.

– Ничем. Посоветовали ему отозвать иск.

Не столь давно выйдя на свободу, Миронов не замедлил обратиться в суд и возбудил дело против Генерального прокурора, который в одном из газетных интервью назвал сидевшего в тюрьме под следствием Миронова «крестным отцом рижской русской мафии». Однако никаких реальных доказательств, как выяснилось впоследствии, прокурор предъявить не смог. Для юриста такого ранга промах совершенно непростительный.

– Жаль, – говорю я. – Процесс обещал быть забавным.

– Видишь ли, не стоит не дразнить гусей.

Я задумываюсь о том, что латвийская пресса вовсю пугает обывателей жупелом русской мафии, почему-то замалчивая один забавный парадокс. Организованная преступность неистребима, и борьба с ней сводится лишь к тому, чтобы она не выходила за рамки своих исконных занятий: наркотики, проституция, контрабанда, игорный бизнес, рэкет. Между тем в Латвии так называемая мафия занимается впрямую государственными функциями: охраной порядка, поиском ворованного, арбитражем. За что взимает более чем скромный налог, десятину с прибыли. И на фоне государственной рьяной грабиловки латвийские рэкетиры выглядят сущими ангелами во плоти. Неудивительно, что в случае чего люди обращаются за справедливостью чаще к Миронову, чем в полицию или в суд.

Спустя полчаса мы уже катим по Юрмале и выезжаем к одной из спасательных станций. На мачте рядом со зданием развевается государственный флаг взамен ОСВОДовского. Багровый солнечный диск уже наполовину срезан сизым бритвенным лезвием морского горизонта.

– Знатное местечко, – говорит Чернышев, выруливая на просторную заасфальтированную стоянку в дюнах. – Его построила девятка, для слуг народа. Ну, а потом тут обосновались бригадиры братвы.

Бывшая вотчина Девятого управления КГБ снаружи выглядит внушительно, три этажа и башенка с кованым флюгером, черепичная кровля, просторный солярий над длинной верандой.

– Привет, – небрежно обращается Олег к бритоголовому амбалу, который встречает нас на крыльце. – Мы к Мирону, назначено.

Войдя, мы оказываемся среди чисто номенклатурной роскоши: дубовый паркет, ковры, хрустальные люстры, югославская мебель. Партийно-барский дух еще не выветрился, новый-русский пока не въелся.

Со второго этажа по лестнице к нам спускается Миронов, богатырского вида черноусый красавец с прищуренными цыганскими глазами. После обмена приветствиями он сразу ведет нас к столу, на котором нет разве что птичьего молока. Мы осушаем по рюмочке холодной «Смирновской», дружно закусываем лососиной, после чего Чернышев интересуется, как идут дела у хлебосольного хозяина.

– Вот, купил намедни эту спасалку, всего за семьдесят тысяч латов, – говорит Миронов, широко поводя рукой. – Теперь совсем наша.

– Круто, – одобряет Чернышев.

– А что, красиво жить не запретишь.

И владелец особняка принимается красочно рассказывать, какие происходили курьезы, когда тут устраивали загулы прежние хозяева, советские бонзы, как их по первому разряду обеспечивал юрмальский горторг всем, чего душа пожелает, начиная с деликатесов и кончая сговорчивыми опытными девочками. Одним словом, смешон нам их ребяческий разврат. Затем, во время пересменки властей и сопутствующей неразберихи, веселая жизнь на спасательной станции ненадолго заглохла, а потом здесь обосновались тузы криминального мира, коих Миронов старательно перечисляет. Далее следует длинный мартиролог: когда, кто и как грохнул его дружбанов-бригадиров, некогда пировавших за этим столом, и какие последовали ответные огнестрельные санкции.