Большой дом. Пожар - [18]

Айни это было хорошо известно.

* * *

Хотя Лалла наводила экономию решительно на всем, она принадлежала к разряду людей, которые обедают ежедневно. И то, что она каждый божий день наедалась досыта, придавало ей известную респектабельность. Тетка приходила на помощь Айни и детям, когда в доме нечего было есть. Она снабжала их кусками серого хлеба. Это были объедки, иногда заплесневелые. Но распаренный и приготовленный матерью, хлеб этот становился вполне съедобным. У него еще сохранялся привкус тех блюд, рядом с которыми он лежал на столе у тетки Хасны. Понятно, что ее прихода всегда ожидали с нетерпением.

Омар регулярно наведывался к тетке, все же стараясь показываться не слишком часто. Он обычно звал Лаллу с порога, не решаясь проникнуть в ее безмолвное жилище. Но она узнавала его по голосу и откуда-то из глубины дома приказывала войти.

Когда смущенный мальчик представал перед теткой, на него обрушивался целый поток вопросов:

— Куда это ты? Зачем пожаловал? Кто тебя послал? Что тебе нужно?

— Я лишь потому… — бормотал он, пытаясь дать удовлетворительное объяснение.

Омар только один понимал, что говорит — такую он испытывал робость. В тоне вопросов, которыми забрасывала его Лалла, мальчик не чувствовал ничего ободряющего. Нелегко ему было с ней. Впрочем, ее вопросы и не требовали ответа. Позабыв о его присутствии, она начинала бормотать молитвы. А иногда прерывала разговор на полуслове, чтобы возобновить свою беседу с богом.

В конце концов Омар говорил еле слышно:

— Лалла, мне бы хлебца…

Молитва сразу обрывалась. Тетка Хасна пристально вглядывалась в мальчика. Этой минуты он опасался больше всего.

Призывая всех святых, жалуясь на ревматизм, не дававший ей разогнуться, тетка вставала. Она вынимала из комода ковригу, завернутую во влажную тряпку, и отрезала ломоть. От этого хлеба у Омара всегда оставался во рту привкус сырости и еле уловимый запах плесени. Что могло быть вкуснее?

Она тут же отсылала мальчика домой.

— Убирайся. Нечего тебе тут делать. И не шляйся по улицам. Остерегайся машин, безмозглая твоя голова!

Стараясь скрыть радость, он убегал с куском хлеба в руке.

Тетка Хасна жила на противоположном конце города. Приходя к ним, она оставалась на полдня, хотя еще с порога клятвенно заверяла, как того требовала вежливость, что пробудет четверть часа и ни минутой дольше. Лалла старалась поддержать Айни, но оказать ей существенную помощь не могла; да и никто на ее месте не сделал бы больше.

На этот раз старуха засиделась за разговорами до полудня. Перед уходом она стала расспрашивать о сестричке Мансурии. Айни неопределенно ответила, что та была у них не так давно.

— Но черна она попрежнему, Лалла. До чего же она черна!

— Знаю ее, бедняжку. Можно подумать, что она лет десять не была в бане. Ну, да что там! Если она зайдет, пришли ее ко мне. Я кое-что припасла для нее.

Что это? Оказывается, Лалла откладывает вещи для сестрички и не думает о нас? Разве мы стали богачами? Сердце Айни сжалось. У нее были все основания считать себя обойденной. И притом Лалла еще хочет заставить меня прислуживать на свадьбе, словно я ее раба! Видно, с нами церемониться нечего. Тетка даже не пожелала сказать, что именно она собирается подарить сестричке.

Когда Лалла решила встать, это оказалось нелегким делом. Она оперлась обеими руками о пол и для начала подняла свой необъятный зад. Тем временем Айни заклинала ее остаться обедать.

— Ты пойдешь попозже, когда станет прохладнее. Сейчас на улице можно испечься.

Айни сказала все, что полагается в таких случаях, чтобы удержать гостью. Этого требовал обычай, хотя несчастной Айни и нечем было ее угощать. Из груды телес и одежд, составлявших Лаллу, послышался пискливый голосок:

— Не могу. Ох! Нет, нет, Айни. Невестки будут недовольны… Мне надо идти. Если у вас есть еда, оставьте ее для себя. Незачем делить ее со мной.

Айни продолжала настаивать с прежним упорством. Накинув на себя покрывало и поминутно взывая к Аллаху, Лалла наконец поднялась на ноги.

* * *

Дети выливали на плиточный пол целые ведра воды, которая тотчас же превращалась в горячий пар. Избавиться от этого ада не было никакой возможности. На них наваливалась слепая жестокая сила. Они вели с ней нескончаемую борьбу.

— Невозможно освежиться в эту проклятую жару! — заявила Ауиша.

Воды!

— Надо воды, много воды, — говорила Айни. — Здесь, как в преисподней. Идите вниз и принесите как можно больше воды. Да поживее…

Они шатались, как пьяные.

— Что толку? Солнце все равно не перестанет печь, — заметил Омар.

Нечем было дышать.

— Очень мне нужно бегать все время взад и вперед, — хныкала Марьям. — И зачем? Чтобы носить воду, которую выливаешь. Лестница раскалена, как железная. Все ноги себе обожгла.

Но она делала то же, что и другие. Омар носил воду в старом котле. Обе сестры — Ауиша и Марьям — в бидонах. Ворот колодца скрипел не переставая, весь их путь до дому был залит водой… Омар еле тащил свою посудину. Он переставлял ее со ступеньки на ступеньку, расплескивая каждый раз немного воды. Ему все же удавалось взобраться на лестницу. Тут он, напрягая последние силы, вбегал в комнату.