Большой дом. Пожар - [17]

— Отправляйся, — наконец сказала Лалла. — И держи язык за зубами! Бог защитит и сохранит тебя: ты кормишь сирот.

Айни заявила:

— Я съезжу только один раз. И то потому, что уже обещала двум соседкам.

Она стала горько жаловаться на судьбу, которая навязала ей на шею троих детей. И когда же наконец вырастет сын Омар, когда он снимет с ее плеч тяжелую ношу? Девочки — те вообще не в счет. Знай себе, корми их, а когда они становятся девушками, смотри в оба. В этом возрасте они хуже аспида. Стоит только зазеваться, и уже готово, дочка сделала глупость. Надо всего себя лишить, чтобы сколотить дочкам приданое и сбыть их с рук. Айни вечно пела эту песню. А ведь ее дочки работали и помогали матери. Но мать не могла отказать себе в удовольствии пожаловаться на судьбу.

— Когда вернешься из Уджды, — сказала Лалла, — ты мне расскажешь, как тебе удалось пройти через таможню. У меня есть немного денег — о, совсем немного, капелька; ты нам привезешь несколько отрезов.

— Да, Лалла. Ты увидишь, сколько мы выручим денег!

Вот как оно всегда получалось. Лалла горячилась, была, казалось, непреклонна. Но через минуту-другую от этой непреклонности и следа не оставалось. Омар находил это недопустимым: вечно опровергать самого себя, говорить одно и делать другое. Такие резкие перемены он постоянно наблюдал вокруг. Он, например, был уверен, что мать, грозно приказавшая детям никому не рассказывать о предстоящем путешествии, сама же первая разболтает о нем всем и каждому, не упуская ни единой подробности. Тетка Хасна, со своей стороны, не преминет рассказать о нем по секрету всем знакомым женщинам.

— Я начинаю готовиться к свадьбе, — сказала Лалла, которая уже думала о другом.

Ее младшая дочь почти год как была невестой; приготовления к свадьбе были предметом бесконечных толков. Эта свадьба уже стала для всех Свадьбой с большой буквы. О других не стоило и говорить.

— Я готовлюсь к свадьбе, — говорила Лалла. — Чего я жду от тебя, ты ведь знаешь?

Айни кивнула.

— Роскошнее свадьбы ни у кого не будет, — продолжала Лалла. — Люди будут дивиться, и слава о ней разнесется по всему городу. Ничего не пожалеем. Он, — так она называла своего мужа согласно требованиям хорошего тона, — он в лепешку расшибется, лишь бы не уронить свое достоинство. Ты понимаешь, это же наш долг. Айни, сестра моя, надо же считаться со своим положением. Уж тут ничего не поделаешь!

— А когда она будет? — спросил Омар.

Мать прикрикнула:

— Замолчи!

— Надеюсь, ты хорошо работаешь, — сказала тетка Хасна, опять меняя тему разговора: та была слишком острая.

Один из ее сыновей определил Омара в ученики к цирюльнику; ему надлежало являться на работу прямо из школы, по окончании уроков. Лалла и Айни надеялись, что он приобщится к тайнам стрижки и бритья. Но Омар уже несколько дней не был в цирюльне, о чем тетке еще не было известно.

— Надеюсь, что ты будешь стараться, не осрамишь нас. Найти это место стоило немалых трудов. Какое счастье, что мы сумели устроить тебя в цирюльню — теперь тебе обеспечена жизнь приличная и благоуханная. Быть цирюльником в самом центре города, шутка ли! Какое счастье досталось тебе, выродок! Ты обязан благодарить меня до конца дней своих. Ведь я так просила Абд-эль-Крима, чтобы он устроил тебя. Что было бы с тобой, если бы не я? Да ты должен для меня жизни не пожалеть. Смотри, не оскандалься. Работай.

— Лалла, спасибо за то, что ты нашла для меня занятие: брить головы и подбородки у крестьян. Я с первого же дня всех удивил своим искусством — и хозяина, и самих крестьян. Но мне это было все равно: больше я туда не возвращался.

— Ах ты, мразь!

Матери было стыдно за Омара. Он не оправдал доверия, которое ему оказали.

Тетка Хасна сказала:

— Не будем больше об этом говорить. — И завела речь о другом: — А этот бездельник Хамид Сарадж — правда, что его арестовали?

— Нет, Лалла.

— Значит, он попрежнему будет на каждом углу морочить людям голову. Кто его слушает, тот только теряет время да засоряет себе мозги.

— Если подумать, положение его невеселое. Несчастный!

— Ты ничуть не переменилась.

— Начинаешь многое понимать. Если сбудется то, о чем он говорит, настанут счастливые времена для бедноты.

— Ты веришь россказням коммунистов. Какой была, такой и останешься на всю жизнь. Сама ведь видишь, чем они кончают. Тюрьмой. Что выигрывают? Опять-таки тюрьму.

— Да как же душе не болеть, когда видишь все, что делается.

Раздосадованная Лалла опять заговорила о вещах, более близких ее сердцу.

— Все скажут: такой роскошной свадьбы еще не бывало. Жаль, что умерла эта дура Дженат, моя золовка. Положим, она все равно бы околела — не от болезни, так от зависти и ревности. Жаль, что ее уже нет.

Какая же роль отводилась Айни в предстоящей свадьбе? В глубине души она была не очень довольна тем, что Лалла так бесцеремонно распорядилась ею. Старуха решила пригласить двух стряпух, которые наготовят яств для великого пира, но она опасалась слишком больших потерь. Она возложила на Айни обязанность считать куски мяса, следить за обжорами-стряпухами и разными блюдолизами, которые будут делать набеги на кухню.

— Если за ними не смотреть, они все унесут в подолах своих юбок, — заметила Лалла.