Большое соло для Антона - [29]

Легкий теплый ветер был достаточно сильным, чтобы сдуть с места галстуки и черно-золотистую шелковую пижаму господина фабриканта Пфайвестля и разбросать их по всей ширине Анакреонштрассе. Постельное белье было более тяжелым, поэтому осталось лежать на месте.

«Может быть, он все-таки больше не вернется», – подумал Антон Л. и оставил галстуки и пижаму лежать, где они и лежали.

Он слегка перекусил в ресторане, затем поднялся наверх, полил растения в коридоре, вернулся к себе в салон, расставил по комнате свечи и зажег их. Он открыл окна, так что мягкий, добрый ветерок, который так приятно пах, мог залететь в комнату, не создавая сквозняка. Огонь свечей слегка подрагивал. Антон Л. раскрыл книгу.

Но в конце концов мне удалось выбраться наружу и отправиться прочь, шаг за шагом, прямо среди деревьев… Он прочитал четыре страницы… Мне предстоит лишь выбор, борьба и. может быть, возвращение, этому старику, которым я являюсь сегодняшним вечером… Марианна вышла из-за свечи, стоявшей на одном из сервантов, в салон, хотя двери там не было; он даже старше, чем был мой отец, и старше, чем буду когда-либо я. Каким образом Марианна может носить это платье? И платье ли это? Не было ли ее тело просто разрисовано? Жирными красками, в которые были подмешаны золотистые блестки? Нет, это было платье, это было видно по складкам между ногами, это было длинное платье, но это было очень тонкое платье, оно прилегало плотно, словно чулок, затем оно стало более тонким, когда грудь Марианны и ее пах стали гореть: две тлеющие красные точки на груди и горящий золотом куст в паху – словно лампион. Ветер усилился. При каждом его порыве жар в груди и паху разгорался, словно раздувающийся огонь. Платье стало еще более эфемерным. Оно больше не выглядело тканью на коже, теперь оно выглядело, словно проецируемый на кожу диапозитив цветной фотографии. Антона Л. охватил жар. Он тоже загорелся, исключительно в области бедер. Хлопнуло окно. Антон Л. проснулся.

«Теперь галстуки окончательно улетели», – подумал он про себя. Это уже почти буря. Он закрыл окно, задул все свечи, кроме одной, и отправился в постель. Когда он как раз собирался задуть и последнюю свечу, он вспомнил о письме. Он еще раз встал и достал его из охотничьей сумки.

«Л.» означало «Людвиг». Это была, скорее всего, фамилия, потому что написавший письмо обращался к получателю на «Вы».

«Дорогой Людвиг, на этот раз я не ошибаюсь: то, что мы ищем, существует. Может быть, завтра я уже смогу это получить. Верните мне сбишельство не позднее, чем в половине десятого. Ваш К.»

«Что такое сбишельство?» Написавшего письмо звали К. Тот. кто написал насчет привета на конверте, то есть Э., был, вероятно, тем, кто конверт передал.

«Но что же такое сбишельство?» Письмо было написано от руки, очень быстро, наверное, в спешке. Действительно ли называлась эта штука сбишельство?

IX Маленький Папа Римский, полубосой

То, что на следующий день погода была плохой. Антон Л. смог определить еще из постели, потому что занавески он не задернул. По привычке он прошлым вечером взялся уже было за занавеску, чтобы задернуть окно, но ему тут же пришло в голову, что это было бы более чем бессмысленно. От кого ему теперь скрываться? Он убрал руку, но решение оставить занавески незадернутыми оставило у него в душе какой-то неприятный осадок, оно казалось ему каким-то навязанным. Чего ради я должен менять свои привычки, пусть даже я остался один на свете? Он почувствовал в себе большое чувство, подобное тому, которое Лютер выразил словами: и даже если я буду знать, что завтра наступит конец света, я все же посажу сегодня еще одно дерево. Когда Антон Л. снова схватился за занавеску, он рассердился на то, что расходует на такую незначительную проблему столь выразительные мысли и чувства. «Теперь, – подумал он, – когда мир снова может стать простым, в расчет принимается лишь практическое». Таким образом, он оставил занавеску открытой и сегодня утром, еще не вставая с кровати, увидел затянутое тучами небо. Завести часы он снова забыл. Часы показывали примерно половину третьего. Антон Л. встал, открыл одно из окон и выглянул наружу. По положению солнца сегодня время он определить не мог, но у него сложилось впечатление, что еще довольно рано. Он поставил часы на семь и завел их.

Дождь прекратился, но вся Анакреонштрассе была покрыта лужами. В лужах лежали и галстуки господина Пфайвестля. Прямо под окном, рядом с дерендингеровским автомобилем, у сточной канавы громко чавкали три свиньи.

Откуда здесь взялись эти свиньи? Похоже на то, что домашние животные оказались прирученными намного меньше, чем мы думали. Их удерживали в клетках и хлевах не загородки и засовы, а удобство и леность, выработанная тысячами поколений привычка. Когда же случается такое, как теперь, свиньи все-таки разбивают загородки (и коровы, конечно же, тоже, и лошади, и куры) и вырываются наружу, на свободу, память о которой они пронесли через туман тысячелетий. Удалось ли вырваться из клеток животным в зоопарке? Любимыми животными Антона Л. были носороги. Когда-то он каждый день ходил в зоопарк и наблюдал там за носорогами. Большую часть времени они стояли на траве, словно вылитые из цемента. То, что их анатомическая форма была присуща живым существам, каждый раз казалось Антону Л. удивительным. У них были вытянутые головы, элегантно изогнутые, словно корабль, словно барк с острым, загнутым кверху носом, с глазами на том месте, откуда по человеческому разумению смотреть нельзя вообще. Когда носорог садится, медленными движениями, долго простояв на одном месте, словно отлитый из цемента (тут вдруг непроизвольно жалеешь об отсутствии вкопанного на этом месте в землю цоколя), неподвижные части верхней половины его тела перемещаются по отношению друг к другу, а движение ног кажется исключительно побочным продуктом огромной силы, которая так и рвется из этого колосса. Вырвались ли носороги на свободу? Их большой вольер под открытым небом был отделен от дорожки для пешеходов лишь бетонированным рвом. В то, что этот смехотворный ров мог стать серьезным препятствием для носорогов, Антон Л. не верил никогда. Он был убежден, что носороги спаслись. (Конечно же, отправиться в зоопарк и самому в этом убедиться, было слишком опасно.)