Большое небо - [72]

– Я тут в зале вижу детей, – сказала Реджи. Вздохнула. – Долго еще?

– По-моему, не очень, – ответила Ронни. – Минут десять.

Баркли Джека в ходе первого расследования брали на контроль, но потом списали со счетов. Бассани и Кармоди по должности положено было многие годы сталкиваться со многими артистами – с Кеном Доддом, Максом Байгрейвзом, Братьями Хи-Хи[104], – и никто из них под подозрение не попал. Кармоди каждое лето закатывал большую вечеринку и зазывал всех звезд, что заезжали в город. Роскошное было мероприятие – один такой праздник снимали еще на пленку, Ронни и Реджи смотрели. Домашнее кино Бассани, судя по всему: эти двое судят конкурс «Прелестное дитя» и какой-то еще конкурс красоты, где женщины в цельных купальниках. Все хохочут. В кадре возникал и Баркли Джек – в одной руке бокал, в другой сигарета, ухмыляется в камеру. Просто очередной человек («Мужчина, – поправила Ронни, – очередной мужчина»), чье имя всплыло в бесконечно ветвящемся фрактале под названием «Операция „Виллет“». Еще одна деталь пазла, еще один кирпич в стене[105].

– Гендерная текучка, вот как я это называю! – Это Баркли Джек проорал богам свой следующий панчлайн; Реджи отключилась уже некоторое время назад.

– И вот как тут не ржать? – с каменным лицом прокомментировала Ронни.

Разумеется, многие годы о нем ходили кое-какие слухи, а один раз был даже обыск у него дома – невзирая на шумливое поклонение северному колориту, обитал Баркли Джек, вообще-то, в Южной Англии. Успех отвернулся от него давным-давно, и однако же нате – скачет по сцене, больше жизни самой, нарумяненный и разряженный, травит анекдоты, и от их неуместности скривится любая уважающая себя женщина – да, собственно, персона любого из двух основных гендеров и всех промежуточных. В чем, понятно, и состоит привлекательность Баркли Джека – он высказывает вслух то, что люди обычно говорят только про себя, хотя у нас теперь есть интернет, паутина ненависти и злобы, и такого рода комики должны, казалось бы, подрастерять свой шарм.

– Мы, наверное, можем сию минуту задержать его по нескольким эпизодам, – задумчиво отметила Реджи.

– Не стоит потраченных калорий, – ответила Ронни.

– Потому что там бреши и тут брешут! – взвыл Баркли Джек. – У нас в зале, часом, из Херефорда никого нет? – неумолимо продолжал он.

В ответ из аудитории злобно рявкнул мужской голос, и Баркли Джек сказал:

– А, так это ты – тот самый хер из Херефорда?

На миг повисла пауза – аудитория переваривала шутку, – а затем зал восторженно взревел.

– «О нет, здесь ад, и я всегда в аду»[106], – пробормотала Реджи.

– Чё? – переспросила Ронни.

– Все в порядке, мистер Джек, не волнуйтесь, – сказала Реджи.

Они втроем набились в тесную гримерную Баркли Джека. Не гримерная, а помойка. В воздухе витало зловоние. Реджи подозревала пожеванные объедки бургера, умостившиеся в бардаке на туалетном столике, – а может, это сам Баркли Джек гниет изнутри. До иллюстрации здорового образа жизни ему далековато.

Тут Реджи в зеркале, по-голливудски обрамленном лампочками, увидела себя. Маленькая, изнуренная – впрочем, не более, чем обычно. Бледа, как сказала бы ее мать на своем родном наречии. Неудивительно, что семейство ее красивого бойфренда взирало на Реджи в ошеломлении, когда он привел ее знакомиться.

Реджи внутренне встряхнулась и продолжила:

– Мы подняли давнее дело, это просто плановая беседа. Мы проверяем ряд лиц и хотим задать вам несколько вопросов, если вы не против. Мы пытаемся достроить картину, заполнить лакуны. Примерно как пазл собирать. Я хотела бы для начала спросить, известен ли вам человек по имени… мистер Джек, вы как себя чувствуете? Может, вам присесть? Дать воды? Мистер Джек?

– Как обращаться с опасным сыром?

– Господи, пацан, – сказал фокусник, – у тебя что, все анекдоты про сыр?

– Нет, – сказал Гарри. – Я пошел в магазин и сказал: «Это у вас что?..»

– Это анекдот, – спросил фокусник, – или неописуемо скучный эпизод из твоей жизни?

– Анекдот.

– Я на всякий случай уточнил.

– И женщина за прилавком сказала: «Это булка за четыре фунта». Я спросил: «А почему она серая и на ней кирпич?» А женщина сказала: «Это потому, что она до-ро-га».

– Ну-у-у, – протянул Соня, – это как бы смешно, если тебе лет, скажем, десять. Но, Гарри, тут многое зависит от подачи. А ты как будто страховой иск подаешь.

Гарри не парило, что Соня его рецензирует (© Белла Рискинфилд). То есть нет, вообще-то, парило, но он знал, что Соня говорит плохое не по злобе, а из желания помочь. Если Гарри собирается строить карьеру в театре, за кулисами или перед, надо учиться воспринимать критику, даже враждебную.

– Уй-я, не говори, – сказал Соня. – Все тебя ненавидят до печенок прямо. Говно, а не жизнь, но куда деваться?

Они сидели в гримерке – у Сони с фокусником была одна на двоих. Гарри даже и не сказал бы наверняка, кто из них жаловался на такие обстоятельства больше.

(– Радуйтесь, что не чревовещатель, – тогда бы вас тут было трое, – сказал Гарри. – Это шутка, – прибавил он.

– Н-да? – сказал фокусник.)

Соня был в чулках, без туфель и без парика – на свет явилась жидкая поросль вокруг монашеской тонзуры, уберегавшая его от окончательного облысения. В остальном Соня был при полном параде и в гриме, поскольку между дневными и вечерними представлениями уходить из театра не трудился. Они с фокусником как-то сложно играли в карты – эта игра длилась у них с начала сезона. И никогда ничем не заканчивалась, хотя деньги то и дело переходили из рук в руки. Фокусник, как выяснилось, научился ей «в крытке».