Большое кочевье - [169]

«Хороший парень, — думал он, — только одет крикливо, но это шелуха, главное — умеет краснеть. С Кодарчаном он сойдется — это точно».

В магазине Родников купил бутылку водки, заткнул ее под брючный ремень и, нигде больше не задерживаясь, зашагал через пустырь к кладбищу. На кладбище он без труда отыскал могилу Николая Хабарова. Снег под могильным холмиком уже растаял, каменистая земля прогнулась внутрь могильной ямы. Массивный, уже потемневший от времени крест с выжженной на дощечке надписью накренился. Родников попытался выправить крест, но земля была внизу еще мерзлая, она крепко держала крест в наклонном положении, а применить всю свою силу Родников побоялся. Виновато вздохнув, снял шляпу, опустив голову, тихо сказал тому, кто лежал под толщей неухоженной могилы:

— Извини, дружище, за то, что раньше не пришел к тебе. Уезжаю я, Николай, большое кочевье мне предстоит. — Он вытащил из-под ремня бутылку с водкой, поставил ее на могильный холмик около основания креста. — Вот принес тебе бутылку водки, как ты просил. Ну, что тебе еще сказать? Ты ведь все равно меня не слышишь и не знаешь, что я здесь стою. Над тобой, дружище, высокое голубое небо, ослепительное солнце. Белая тундра кругом сияет. Жаворонки уже прилетели, один из них вот сейчас надо мной и над тобой звенит-заливается, а ты не слышишь. Весна кругом, а ты лежишь там в мерзлоте… И Аханя тоже хочет уйти… Что же вы меня одного на земле оставили? Трудно мне будет одному без вас! Найду ли я себе друзей таких?.. Ну, прощай, Николай, мне пора идти.

Он надел шапку, медленно повернулся, сделал несколько шагов и вдруг, быстро вернувшись, схватил оставленную на могиле бутылку и, яростно размахнувшись, швырнул ее себе под ноги. Коротко звякнув, бутылка разлетелась вдребезги — на камнях осталось большое мокрое пятно.

К поселку он почти бежал. За спиной его все звенел и звенел серебряный колокольчик — крохотная птичка-жаворонок трепетала в головокружительной высоте, и песня ее, удивительно мощная и необузданная, как весеннее половодье, звучала над заснеженной и холодной еще тундрой отчаянно-радостным гимном — гимном солнцу, жизни, красоте.

…Придя на квартиру, Николай торопливо переоделся, уложил в чемодан необходимые вещи и тотчас направился в аэропорт. С Дарьей Степановной он простился уже утром, когда она уходила на работу. Стеша обещала прибежать с работы прямо в аэропорт к самолету.

Небольшая продолговатая комната зала ожидания была забита тюками, чемоданами, рюкзаками. Пассажиры, кто сидел на лавках вдоль стен, кто нетерпеливо расхаживал около кассы. Возвращались в Магадан самодеятельные артисты, приехавшие в Ямск еще накануне майского праздника. Было здесь несколько человек из Броховского рыбокомбината, ямских было только двое. Поздоровавшись с ними, Николай поставил чемодан около дверей, занял в кассу очередь.

Касса была еще закрыта.

«А вот, кажется, и охотники!» — Прислонившись спиной к стене, он с любопытством стал разглядывать четырех мужчин, одетых так, как и подобает охотникам. Все они сидели в углу на тюках и мешках вокруг перевернутого вверх дном ящика, заменяющего им обеденный стол. Не обращая ни на кого внимания, они пили водку, закусывали и шумно о чем-то спорили. Он передвинулся к шумной компании поближе и невольно прислушался.

—Я тебе говорю, что забросит он нас всех четверых, — горячо доказывал охотник, сидящий спиной к Родникову. Зеленая телогрейка висела на нем, как на палке, торчала над телогрейкой длинная морщинистая шея, которую венчала копна черных, с проседью волос.

— Да разве подымет собачья нарта груза столько — трактор это тебе, что ли? — неуверенно возражал ему небритый тучный мужик в брезентовой куртке и в коричневой дерматиновой шляпе.

— А я тебе говорю: подымет! Ты видел у него собак — это волкодавы — не собаки! Во какие! — черноволосый худой охотник вытянул над полом руку и показал высоту годовалого теленка. Они упрут что хошь!

— Да чо ты, Матвей, доказываешь имя? — гнусаво проговорил щупленький остроносый старик в овчинной безрукавке, перепоясанный патронташем. — Они же, Матвей, и нарту собачью не видали…

— Ты одно, Демьяныч, пойми, — не обращая внимания на льнущего к нему старика, продолжал доказывать черноволосый. — Ты одно пойми: эти каюры за спиртягу куда хошь тебя отвезут, хоть до самой Венеции! Я их уже изучил до самой тонкости…

— Ну, за этим, Матвей, дело не станет, этого огнива мы с сынком припасли целую канистру, — он повернул голову в сторону четвертого охотника — розовощекого, с заплывшими глазками, парня, — парень кивнул и беспокойно посмотрел на большой туристский рюкзак в углу, возле которого были сложены ружья в чехлах, и там же, вероятно внутри рюкзака, была и заветная канистра.

— Ребяты! Вот мы сидим тут пять ден, базлаем, — опять вмешался невпопад гнусавый старичок, — и вот, слышь-ка, привезет нас твой каюр на эту Колокольню, а там уже все места заняты — тогда как? Какой запасной ход имеем?

— Да ты что, старый? — раздраженно повернулся черноволосый к старику, и морщинистая кожа на его шее даже побагровела от возмущения. — Я тебе, старая голова, сколько раз твержу, что я уже осведомлялся у начальника порта! Не прилетали охотники, не прилетали — мы первые. Мы первые! Понял — нет?