Большие расстояния - [4]

Из-под ног Джумгалова вырвался камень и с шорохом покатился вниз. Кровь ударила мне в виски. Часовой постоял, прислушался, потом снова зашагал по дорожке. У каждого из нас в руках были гранаты на боевом взводе.

— «Рубашки» не снимать! — шепнула Наташа.

Остальное я помню очень смутно. По знаку Наташи мы вскочили, забросали палатку и минометы гранатами. Откуда-то оправа застрочил пулемет. Я догадался: подошел лейтенант Шевчук с разведчиками. Мы сделали свое дело, пора было уходить!..

Да, да, мы стали отползать… Ущелье было наполнено грохотом. Свет прожектора ударил в глаза. В сознание врезался лишь этот ослепительный свет. И еще — запрокинутая голова девушки у меня на руках. Волосы ее растрепались. Она застонала. Затем тихо, но явственно произнесла:

— Оставьте меня здесь… Все кончено…

Обезумев от горя, я прижал ее голову к своей груди. Я не замечал ледяного ветра, не слышал орудийного гула. Кажется, Джумгалов тряс меня за плечи.

Я очнулся, поднялся с земли, сжал в каждой руке по гранате и, тяжело ступая, медленно двинулся навстречу выстрелам. А в ушах звучали слова песенки:

А море шумит не смолкая…

И глаза ее, большие милые глаза, в которых всегда было что-то невысказанное, насмешливое и ласковое, печальное и зовущее, словно провожали меня в ту ветреную ночь на большие дела…

Нет, никогда я не забуду страшного озарения той ночи, не забуду простую русскую девушку в матросском бушлате. Она была среди нас, как тот золотистый цветок си-версия, распустившийся на холодной северной земле в лютую непогоду.

Двенадцать лет… А как будто все это было лишь вчера. И песенка все еще звучит в ушах…

Я снова вернулся в знакомые места… Край мой любимый! Сердцем я всегда был с тобой, хоть и разделяли нас тысячи километров. Вот они, скалы и море! Из-под снега пробивается куропаточья трава. С призывными криками опускаются на воду птицы.

Полярная весна…

Мне казалось, что давно кончилась моя комсомольская юность, а сегодня я снова встретился с ней.

Н-ская база.

НА КРУТОЙ ВОЛНЕ

Все складывалось как нельзя лучше: тяжелый многодневный переход конвоя от Архангельска до маленького гористого полуострова, где в скалах укрепилась бригада, близился к концу.

«До базы часа два ходу, не больше…» — прикидывал в уме трюмный машинист Василий Виноградов. Он недолюбливал это холодное пустынное море и всегда радовался, когда ощущал под ногами твердую землю. Пусть полуостров гол и бесприютен, пусть его днем и ночью враг осыпает минами и снарядами. Но все-таки в теплой землянке в кругу друзей можно расслабленно сидеть за пахнущим свежим деревом столиком, не торопясь тянуть из жестяной кружки густой обжигающий чай, вспоминать с земляками свою далекую Сибирь, заросшие разлапистым ерником пади, маленький рудник, затерянный в тайге, где до войны работал экскаваторщиком.

А война привела земляков и сюда, за Полярный круг. Их было двое: Кешка Макухин, такой же экскаваторщик в прошлом, как и Василий, и даже с одного с ним рудника, и дядя Михеич, бывший лесник, человек уже не молодой, весь в веселых, по-домашнему уютных морщинках. Михеич с его чуть дребезжащим голосом, неторопливыми движениями всегда почему-то напоминал Василию отца. Батя работал на лесозаготовках. Огромная, метровой толщины, сосна, сгнившая на корню, не выдержав собственной тяжести, с грохотом рухнула и придавила старого Федота. Умер отец в страшных мучениях, не приходя в память. Василий остался с матерью.

Земляки часто получали письма из дому. Василию никто не писал. Мать была слишком стара и неграмотна, короткие весточки от нее приходили редко: все тот же корявый почерк инвалида Кузьмы…

А Кешке и Михеичу писали щедро: родственники, рудничные, с лесоразработок. Василий не раз ловил себя, на мысли, что его больше всего интересуют эти чужие письма. И те незнакомые люди с их заботами и маленькими радостями казались близкими, почти родными. Стоило взять в руки трехугольный конвертик, пахнущий хвоей, как перед глазами вставали пронизанные синим туманом распадки, волнистые отроги хребта, покрытые щетинистыми соснами и лиственницами, бревенчатые домики рудничного поселка. А если взобраться на самую высокую сопку, то дух захватит от необъятной голубой шири. Внизу раскинулся рудник. Отсюда, с высоты, карьер напоминает большую воронку. На уступах виднеются работающие экскаваторы, на верхних площадках — длинная вереница вагонов-самосвалов. Красноватая пыль висит над забойными путями, над экскаваторами. И приятней той пыли нет ничего на свете…

В прошлый раз Кешка как бы между прочим сказал:

— А Катя-то Твердохлебова техникум кончила: взрывниками теперь командует. Кто бы мог подумать! А тогда совсем неприметной девчушкой была: от горшка два вершка…

Сейчас старший матрос Виноградов стоял на верхней палубе у привода клапана затопления и поеживался от хлесткого ледяного ветра. Со стеклянным шелестом набегали крутые волны, тучи белесых брызг клубились в воздухе. Полушубок покрылся прозрачной коркой, мерзло ничем не защищенное лицо. Над головой трепыхались сполохи: небо горело зелеными, желтыми и красными, как остывающая с накала сталь, огнями.