Большие расстояния - [3]

Она задумчиво смотрела на меня и говорила:

— Возможно, ваша мечта исполнится: ведь воевать осталось совсем недолго. Да, закончится война, и каждый из нас пойдет дорогой своей мечты. Корабль, море — это хорошо. Я тоже люблю море. В его беспредельности кроется что-то неразгаданное ни учеными, ни поэтами… Но больше всего я люблю землю. Люблю горы и березовые рощи. Особенно горы. Да и специальность у меня — горный инженер. С последнего курса института ушла сюда. Слышали вы что-нибудь о тоннелях? Скажем, способ подсводного разреза или центральной штольни… Или щитовой способ… Как это все далеко!.. Наш профессор Боярышников, сухонький седенький старичок, бывало, глянет строгими бесцветными глазами, а у меня — душа в пятки… Ведь я большая трусиха. Перед экзаменами ночей не спала. От прежней жизни лишь конспекты остались. Правда, осталось еще кое-что. Очень строгий у нас был военрук. Изучали винтовку, гранату, пулемет. А военное дело не любили, считали второстепенным предметом. Вот так и получается: то, что подчас считаешь второстепенным, оказывается самым главным, жизненно необходимым, смыслом всего…

Тот мир, о котором говорила Наташа, казался мне почти нереальным. Я даже представить ее не мог в легком платье, в туфлях на высоких каблуках. Мне казалось, что она всегда носила вот этот черный бушлат и кирзовые сапоги. Да и в этом наряде она была прекрасна, лучше всех других девушек, каких я знавал…

Нет, тогда я не рассуждал о месте женщины на войне. Важно было то, что Наташа сразу же нашла место в сердце каждого из нас. Мы ее любили и оберегали. А она не берегла себя, выискивала для себя дело потрудней. И за это мы любили ее еще больше.

— Значит, вам хотелось бы уйти отсюда, перебраться на корабль? — спросила она.

Я кивнул головой.

— И вам не тяжело было бы расставаться со всеми своими друзьями?

Что-то незнакомое уловил я в ее голосе и покраснел от смущения. А она расхохоталась. И глаза ее словно говорили: «Никуда ты отсюда не уйдешь… даже если бы тебя отпустили. Я-то умнее и хитрее тебя и понимаю кое-что. Человеческая натура — сложная штука. Уйдешь на корабль — и все равно тебя будет тянуть сюда, к этим суровым берегам. Ведь здесь начало твоей юности, твоей первой любви…»

Этот взгляд я истолковал гораздо позже, а тогда только смутился. Очень боялся, чтобы не узнала, что без нее жизнь мне — не в жизнь.

— Ну, хорошо, — сказала она. — Море — это потом. А сейчас мне хотелось бы поделиться с вами кое-какими соображениями. Не кажется ли вам, Ячменев, что минометная батарея всем намозолила глаза? Даже командир пулеметной роты жаловался. Думается, пора с ней кончать. И вот что пришло мне в голову…

И Наташа поделилась со мной своим дерзким замыслом. Теперь и мне становилось понятным, что только таким способом можно захватить батарею. Дня два ходили мы с заговорщическим видом, затем свой план Наташа доложила Шевчуку. Лейтенант оживился.

— Золотая голова у вас, Наталия Сергеевна, — впервые назвал он ее по имени и отчеству. — Замысел смелый. Думаю, командование не будет возражать. Вас, разумеется, придется оставить в блиндаже… Риск велик…

Лицо Наташи потемнело, глаза вспыхнули, она ударила кулаком по столу. Такой мне еще не приходилось ее видеть. И посыпались гневные слова. В конце концов Шевчук потерял выдержку, тоже стукнул кулаком по столу:

— Кто здесь командир взвода? Слишком много вы о себе воображаете. Прикажу сидеть в блиндаже — и будете сидеть!.. И вообще, приказы не обсуждаются…

А сам воротник кителя расстегнул — душно ему сделалось. Три дня они после этого не разговаривали и даже взглядами встречаться избегали. Мы, конечно, одобряли действия Шевчука, так как жалели Наташу. Все сделаем сами, только бы ей ничто не угрожало. А она ходила невеселая, даже веки покраснели от слез… Острыми зубами закусит губу и молчит.

И Шевчук не выдержал характер. Подошел к Наташе, сказал ледяным тоном:

— Командование утвердило план. Сегодня ночью выступаем. Пойдете в обход с Ячменевым и Джумгаловым…

Видели бы вы ее лицо в ту минуту! Она вся просияла, голос зазвенел, щеки раскраснелись. В глубине зрачков чудесный огонек засветился. Тут-то по-настоящему я и узнал, какая она красивая да статная. Рассудок у меня помутился от любви к ней. Обрадовался, что вместе будем, а о том, чем все это может кончиться, даже не подумал. Не верилось как-то, что с ней что-нибудь плохое может случиться.

…Ночь выдалась дождливая, ветреная. Руки от холода стыли. Цепляясь за выступы, подталкивая друг друга, мы поднимались все выше и выше в горы. Свет ракеты иногда озарял наши лица, и мы припадали к камням, сливаясь с ними. Где-то слева шарил луч прожектора. Нас было трое в холодной каменистой пустыне. Когда я останавливался, Наташа сжимала мне руку теплой ладонью. Джумгалов замыкал шествие. Мускулы наши были напряжены до предела. Я меньше всего думал о смерти, об опасности в эти минуты. Все казалось легко осуществимым: ведь рядом была Наташа!..

Нагромождение валунов осталось позади. Совсем обессиленные, мы упали на землю. Дальше можно было пробираться только ползком. И то, что нам удалось незамеченными пробраться в тыл противника, казалось мне хорошим предзнаменованием. Лейтенант Шевчук с остальными, должно быть, уже вышел на северный склон высоты. Пора действовать!.. Наташа подняла руку: там враг! Мы поползли вперед. Вспыхнула ракета, и в ее неверном свете мы отчетливо увидели силуэты минометов и палатку, где, должно быть, размещались солдаты. А вот темная фигура часового…