Больше света белого - [16]

Те же самые, приехавшие на автобусе, мужики снесли гроб с платформы автомобиля и аккуратно поставили его на доски, уложенные поперек разрытой могилы. Снова все стали подходить прощаться к покойному. Простились и уже собирались закрывать гроб, но к нему приблизился дьячок, плавно помахивая в такт шагу дымящейся ладанкой и следомый городским - не то чудаком, не то слегка тронутым, с хоругвью в руках,- мужичком с просветленным лицом и двумя никому неизвестными маленькими старушками.

- Как имя почившего?- спросил дьячок, обратясь к Ирке.

- Андрей,- отозвалась она, с любопытством глядя заплаканными глазами на молодого худенького дьячка и прикрывая носовым платком губы и покрасневший нос.

Дьячок резкими встряхиваниями руки стал раскачивать над Андреем Петровичем курящуюся серой ниточкой дыма ладанку и речитативом затянул:

- Прими, Господи, душу усопшего раба твоего Андрея-я... Святый Боже, Святый крепкий, Святый бессмертный - помилу-уй его-о...

Свежий тенорок дьячка казался негромким и бесцветным, затериваясь в пустом поле.

- Мамка-то как будет рада!- окликнула Ирка Полину, счастливо сияя мокрыми глазами.

Полина кивнула головой, соглашаясь, что никому, кроме их отца, не удавалось быть похороненому здесь под отпевание священника, она внимательно оглядела покрасневшими глазами, так же как Ирка, прижимая платок к губам, толпу провожающих, окружившую могилу и убедилась, что все совершается как следует и все хорошо.

- Во имя Отца, и Сына, и Святаго духа,- благоговейно произнес дьячек, широко перекрестил покойного, и затем продолжил обходить кладбище, сопровождаемый своею странной свитой.

Полина нагнулась к отцу, покрыла ему лицо белою простынью и поверх ее багровою пеленой. Принесли и на гроб установили крышку, приколотили ее к гробу гвоздями. Юрчик, Вовка и шесть человек мужиков опустили гроб на веревках в могилу. Ирка опять заплакала, у Полины от подступающих слез стало нестерпимо резать в глазах. Вытянули из могилы веревки, Юрчик с Вовкой достали из автобуса для мужиков и для себя лопаты и они все стали

забрасывать яму грунтом.

Когда Ирка перестала плакать, к ней прибрел, шабаркая подошвами по траве Федор Андреевский, тронул ее слегка пальцем за руку и хриплым басом спросил: "Дьячок-то за отпевание сколько денег взял?"

- Нисколько, бесплатно отпел,- шмыгнув носом, ответила Ирка, прикрывая платком нос и щеку.

- Ну-у ?!.- удовлетворенно прогудел Федор.- Это правильно. Папка ваш заслужил... он жил по-божески...

Ирка удивилась до такой степени, что отняла руку с платком от красного лица, пристально стала смотреть на Андреевского и спросила:

- Он? как по-божески?

- Да, по-божески,- гулко произнес, нагнувшись к самому Иркиному уху Федор.- Он был верующий, он бога помнил - как-то мы с ним разговаривали об этом.- И таинственно гудя ей в ухо, Федор пояснил: Но мы верили с ним не в того бога, как вот этот мальчишка-дьячок, или Тимка-блажной с хоругвью... Нет...  Когда в прошлом годе церкву начали восстанавливать в городе, я приехал туда и спросил у этого дьячка: Где, дескать, ты бога-то своего видел?  Он мне отвечает: "Бог - это добро!"- "И все?"- спрашиваю у него.

Говорит: "И все".- Слышал, слышал,- говорю,- про это: бог - это добро, бог - это любовь...  Ну, как сказка для маленьких ребятишек - это сойдет: в раю - бог, в аду - черт, в лесу - леший, в пруду - водяной, в душе добро... Но плохо, говорю, то, что когда взрослеют, в сказки и в поговорки перестают верить. Бог - это добро!  надо же! Впрочем, для дьячка и Тимки этого хватит - у них жизнь простая, прозрачная, а так же это очень удобно для разного жулья: которые напаскудят, а потом кричат: их не тронь, а то это не по-божески. Сам-то, может быть, уж как гадок, а хочется ему, чтобы его лишь по головке все время гладили, то есть божеский завет исполняли, а жить почестнее, чтобы его на самом деле захотелось погладить - даже не попытаются за всю свою жизнь ни разу. К тому же, вопрос этот темный, что такое добро?  Сколько я ни спрашивал у людей, а ни от кого вразумительного ответа на него не услышал: вот ты посуди...- Федор Андреевский ткнул Ирку пальцем в руку, но тут же опомнился и поглядел на свою жену: Тамара, чем сильнее старела, тем больше становилась ревнивее: Предположим, мне попался в руки убийца и маньяк Чикотило... С этими словами Андреевский протянул в сторону свою большую руку с растопыренными длинными пальцами, напоминающую из себя крестьянские вилы и сделал жест, как будто он сгреб Чикотило за ворот.Должен ли я его сдать в милицию, зная что его там осудят и обязательно расстреляют, и я таким образом сделаю ему зло, а не добро - и нарушу, значит, христианскую заповедь; или мне его по-христиански любя и жалея, следует отпустить, рискуя, что он опять кого-нибудь прикончит - и я, окажется, принесу не добро, а зло уже этому убитому им, и ни в чем неповинному человеку?  А? что скажешь?

Ирка не отвечала ему ничего. Она удивленно глядела на старика, не понимая, что он к ней привязался в такой момент с этими вопросами и так противно бубенит теперь в самое ухо?

- Ты, может быть, думаешь, что с Чикотило все просто: что его, конечно, надо судить и расстрелять, что хотя ему одному от этого будет плохо, но зато всем остальным, обществу значит, это принесет пользу - и в общей сложности, выходит, это будет добро?  Так? Так?  Так рассуждая двоих, кажется, арестовали по ошибке и расстреляли вместо Чикотило, пока его искали... А если и этот - тоже не тот?  А с теми-то двумя как же быть?..