Больше чем фантаст - [6]
На одной из конвенций Старджон произнес целый монолог о любви, фрагмент из которого стоит процитировать. Послушаем же одного из самых парадоксальных специалистов в этом древнейшем из искусств:
«Любовь... Что это такое? В голове рождается образ девочки, которая любит зеленый цвет; или другой, любящей кленовый сироп. «Люди умирают, и их поедают черви, но вовсе не потому, что любят есть человечинку.» Любовь – это английское слово из четырех букв[4], которое употребляется даже чаще – и во всяком случае в большем количестве значений! – чем другое, не менее священное: деньги. Некоторые высказывания о любви и вправду превращают это понятие в нечто значительное. Например, такое, мне оно очень нравится: «Любовь – это сосяние, когда тебе становится абсолютно необходимо чье-то еще счастье, помимо собственного»... Мне кажется, любовь по смыслу близка древнему библейскому, особенно ветхозаветному, понятию: «познание». «Он вошел в нее, и познал ее»... Для тех, кто со школы так и не понял разницы, – пожалуйста, она перед вами. Секс – это не любовь, это занятие любовью. Всего лишь один из путей, на которых можно постичь любовь.
Между тем, есть великое множество иных. «Я не встретил еще ни одного человека, которого бы не полюбил». Популярная фраза, неоднократно цитируемая... Однако, мне думается, сказавший это имел в виду несколько иное: «Я не встретил еще ни одного человека, которого бы не смог полюбить». Для меня это значит одно: в любом человеке есть что-то такое, что можно полюбить. Другой вопрос, стоит ли копаться в каждой конкретной личности, чтобы разыскать это. По мне, так всегда и безусловно стоит, потому что в результате ваших «раскопок» на свет обязательно явится новое чудо.
Однако, вне зависимости от того, приметесь ли вы за сей нелегкий труд, пусть это будет для вас удачным и точным определением того, что есть любовь. В священной Книге сказано: «Возлюби ближнего твоего». Читай: «Познай ближнего твоего». Вместо «познай» – читай «покопайся» (в ближнем твоем). И наконец, вместо «покопайся» – читай «возлюби». Любовь, в сущности, и есть попытки разобраться, что в твоем ближнем есть такого, что ты мог бы полюбить... Познать их всех – своих ближних, вас. Об этом я и писал долгие годы».
Истинная человечность может проявиться, как уже было сказано, и в ситуациях «нечеловеческих». Например, во взаимоотношениях человека с теми, кого он приручил. Мне не известно, была ли когда-нибудь у писателя собака, однако после прочтения рассказа «Крошка и чудовище» (1947) последние сомнения развеялись. Конечно, была – иначе откуда бы Старджону списать своего колоритного и симпатичного дога, ставшего телепатическим проводником между влюбленными молодыми героями – и попавшим в беду инопланетным «чудищем»!
А вообще теплота человеческих отношений, взаимопонимание (хотя и не всегда легкое и беспроблемное), нескрываемые чувства и эмоции переполняют новеллы Старджона. Оказывается, мечтательность и фантазия в состоянии оживить человека даже после тысячелетнего сна, как это происходит в рассказе «Кейс и мечтатель» (1972); обыкновенное чувство юмора – предотвратить конфликт между цивилизациями, что и продемонстрировал герой рассказа «Особая способность» (1951). Разумные жители искусственной микровселенной в притче об ученом-Создателе, «Бог микрокосмоса» (1941), эволюционировали не только интеллектуально, но и нравственно, прийдя на помощь к попавшему в беду Творцу (любопытный поворот в древнейшем и популярнейшем сюжете мировой культуры!). В собственном творении возрождается и трагически погибший музыкант – герой пронзительной новеллы «Умри, маэстро, умри!» (1947). А обитатели одной из самых запоминающихся утопий, описанной в короткой повести «Искусники планеты Ксанаду» (1956), овладели, по сути, всего одним искусством – но каким! Искусством общения – в него входит и взаимопонимание, и умение слушать, и поставить себя на место другого, и разделить боль, и научиться, и научить...
Однако не следует думать, что Теодор Старджон всю свою писательскую жизнь разглядывал человеческую натуру в розовых очках. Многие его новеллы наполнены не светом, а мраком, и автор не скрывает влияния на него литературы «ужасов» и психоаналитических откровений о темных – но опять же человечных – сторонах нашей души.
Такова классическая история «одержимой» машины – «Убийдозер!» (1944), ее герой, инфернальный пришелец превращает земной механизм в покорного исполнителя своих черных замыслов. В «Медвежонке профессора» (1948) та же роль предназначена «злой» игрушке, управляемой кошмарами, излучаемыми мозгом «невинного» ребенка[5]. А в самый разгар атомной истерии и «холодной войны» Старджон написал собственный вариант ядерного Апокалипсиса – мрачный и трагический рассказ «Гром и розы» (1947). Реквием на атомном пепелище – какие уж тут розовые очки...
С романами Старджону повезло меньше – хотя из шести написанных один, по крайней мере, ныне безоговорочно причислен к классике жанра. Дело не в том, что они банальны, вялы, скучны; скорее наоборот – слишком самобытны, порой вызывающи, слишком переполнены непривычными, какими-то «колючими» и дискомфортными идеями, чтобы потрафить среднестатистической «читающей публике».
