Большая вода - [4]
Вокруг были только вода и звезды.
Миллионы крохотных звездочек, будь я проклят. От их мягкого огня зажглось все пространство, казалось, они светятся и мерцают всюду. Они упали в воду, плывут. Тотчас и вода и берег загорелись голубым и зеленым пламенем и стали подзывать и манить нас человеческим голосом. Будь я проклят, может мне все только почудилось, и это были просто тихие темные волны, но голос был воистину. Может, это зеленый дух воды, откуда нам было знать, — сжавшиеся, онемелые, мы сидели рядом на самом высоком утесе. Как во сне, зачарованные. Мы молча слушали, как подступает и исчезает вода; как быстро множатся звезды в ночи и как на рассвете они еще быстрее угасают, превращаясь в мелкую серую пыль. О, прекрасные звезды южного неба. Мы смотрели, как сходит снег с родных полей. Мы возвращались домой, будь я проклят, домой. На пороге — милый образ с огромными глубокими глазами; синие, чистые, прекрасные глаза ждали нас. Боже мой, одна волна была похожа на Сентерлеву вершину. Клянусь, перед нами тогда пронеслись дорогие нам картины, забытые картины, потерянное вернулось, все опять было на своем месте. Все, все вернулось, мы дома. Вспомнилось и совсем забытое, колючка впилась в босую ногу, а мама иголкой потихоньку ее вытаскивает и, чтобы не было больно, не переставая легонько дует, дуновение идет из ее уст, из ее души. — О, милое сердце матери! — вам слышится материнский голос.
В Большой воде было все. Будь я проклят, все было так просто и прекрасно. Это был счастливый миг, один из тех, что не забываются, остаются навеки.
— Кейтен, — я назвал его по имени как старого друга, — Кейтен, брат мой!
— Лем, — сказал он также дружески, погладил меня по голове, как щенка, остановил слезы, которые сами навернулись мне на глаза, и сказал: — Лем, брат мой!
Той ночью волна вошла в нас, волна, которую никто не сможет у нас отнять. Эта волна остается в человеке навсегда, клянусь.
В чем была его сила? Бессонные тучи, тяжелые дни дали мне один единственный ответ, клянусь, — в его человеческой доброте. Тогда нужно рассказать обо всем, Боже мой, как он умел вложить душу в мертвые, неподвижные предметы, оживить их, превратить в другие, истинные. Будь я проклят, истинные. Одно время в доме многие стали сомневаться, человек ли он, их испугал его дух, (хотя он был рьяным противником религии), некоторые же подозревали в нем порождение нечистого. Будь я проклят, порождение нечистого. Иначе откуда у нею эта голова редькой, острые плечи, может, он ужасный плод полночной встречи какой-нибудь несчастной девушки и злого духа. У него не было никакой характеристики, я не помню, чтобы он сказал хоть слово о своих матери, отце, братьях, сестрах — нет, будь я проклят, он никогда не поминал свой Кейтенов род. Кто он был? Одно было точно известно, клянусь, любой, кто посягал на него, потом как будто терял свою силу. И это случалось не раз, он видел невидимое, он мог заполучить то, что было недосягаемо далеко, все что казалось твердым, превращалось в пыль от прикосновения его острых пальцев. И потом, разве не он был единственной настоящей причиной смерти Аритона Яковлеского, разве не он разрушил стену, разве не он привел Большую воду. Будь я проклят, его обвиняли в таких ужасных поступках, каких он точно никогда в жизни не совершал, теперь вы понимаете, сколько ему пришлось претерпеть; но, в конце концов, он за это отплатил самым непредставимым образом. Будь я проклят, именно так, отплатил.
Стена
Тогда мы еще ничего не знали о стене. Не знали о том, что такое утро в доме, о пробуждении, о сне в этом проклятом месте. Сначала мы и не замечали стену. Наши головы еще были полны светлым пьянящим ветром с воды. Надо ли вам напоминать о колдовских, чудесных минутах счастья, проведенных той ночью у Большой воды. Большая вода была как прекрасный сон, а я всегда верил в небылицы.
Стена обвила дом, как притаившаяся змея. Огромная. Если придушит, обовьет хвостом, не будет тебе спасения. О, Боже, ужасные, черные утренние часы около этой стены. Глухие. Каждое утро, казалось, съедало по ребенку. Картина утра в доме — самое страшное в моей жизни. Вдоль всей стены стояли сонные дети, еще в мутной, тяжелой дреме, заспанные, посиневшие и дрожащие. Почти все были босы, плохо одеты, кого в чем привели. Чтобы отогнать холод раннего стылого утра (Боже, роса будто умела кусаться), мы долго занимались какой-то дурацкой физкультурой, пританцовывая от холода, раз-два, влево-вправо, вверх-вниз, согревая так себе хоть чуть-чуть душу. Будь я проклят, душу. Ей было холоднее всего, душа покрывалась льдом. Обычно все дети, со странными большими глазами, горевшими темным болезненным пламенем, молчали, повесив головы, как будто искали на земле что-то потерянное. Так часами простаивали, понурившись, как вянущие цветы со сломанными злым ветром стебельками. (А может, это было от голода). Особенно тяжело было девочкам. Будь я проклят, нашим красавицам-девочкам! Остриженным, обезображенным, похожим на уродливых мальчишек, униженным, растворившимся в общем порядке. Будь я проклят, кто-то ведь придумал общий порядок для красивых девочек.
Виктор Николаевич Харченко родился в Ставропольском крае. Детство провел на Сахалине. Окончил Московский государственный педагогический институт имени Ленина. Работал учителем, журналистом, возглавлял общество книголюбов. Рассказы печатались в журналах: «Сельская молодежь», «Крестьянка», «Аврора», «Нева» и других. «На реке черемуховых облаков» — первая книга Виктора Харченко.
На пути к мечте герой преодолевает пять континентов: обучается в джунглях, выживает в Африке, влюбляется в Бразилии. И повсюду его преследует пугающий демон. Книга написана в традициях магического реализма, ломая ощущение времени. Эта история вдохновляет на приключения и побуждает верить в себя.
Прогрессивный индийский прозаик известен советскому читателю книгами «Гнев всевышнего» и «Окна отчего дома». Последний его роман продолжает развитие темы эмансипации индийской женщины. Героиня романа Басанти, стремясь к самоутверждению и личной свободе, бросает вызов косным традициям и многовековым устоям, которые регламентируют жизнь индийского общества, и завоевывает право самостоятельно распоряжаться собственной судьбой.
Вторая часть романа "Мне бы в небо" посвящена возвращению домой. Аврора, после встречи с людьми, живущими на берегу моря и занявшими в её сердце особенный уголок, возвращается туда, где "не видно звёзд", в большой город В.. Там главную героиню ждёт горячо и преданно любящий её Гай, работа в издательстве, недописанная книга. Аврора не без труда вливается в свою прежнюю жизнь, но временами отдаётся воспоминаниям о шуме морских волн и о тех чувствах, которые она испытала рядом с Францем... В эти моменты она даже представить не может, насколько близка их следующая встреча.
Каково быть дочкой самой богатой женщины в Чикаго 80-х, с детской открытостью расскажет Беттина. Шикарные вечеринки, брендовые платья и сомнительные методы воспитания – у ее взбалмошной матери имелись свои представления о том, чему учить дочь. А Беттина готова была осуществить любую материнскую идею (даже сняться голой на рождественской открытке), только бы заслужить ее любовь.
Посреди песенно-голубого Дуная, превратившегося ныне в «сточную канаву Европы», сел на мель теплоход с советскими туристами. И прежде чем ему снова удалось тронуться в путь, на борту разыгралось действие, которое в одинаковой степени можно назвать и драмой, и комедией. Об этом повесть «Немного смешно и довольно грустно». В другой повести — «Грация, или Период полураспада» автор обращается к жаркому лету 1986 года, когда еще не осознанная до конца чернобыльская трагедия уже влилась в судьбы людей. Кроме этих двух повестей, в сборник вошли рассказы, которые «смотрят» в наше, время с тревогой и улыбкой, иногда с вопросом и часто — с надеждой.