Большая семья - [19]
На площадке затопали, охнули, крикнули, и дворник даже зажмурился — так громко кто-то кого-то поцеловал.
Картошка
— Гандзечка, птичка мои!
Людина и Гандзина мама сбросила рюкзак и обняла свою старшую дочку. Потом повернулась в одну сторону, в другую, кинулась на шею к матери Геннадия Петровича и, оторвавшись, спросила:
— А Генечка?.. С завода, верно, ещё не пришёл? Давайте же все знакомиться, раз уж жить вместе!.. Ой, сколько вас! Вот хорошо, когда народу много!
— Геннадия Петровича вызвали по делу, я объясню, — сказала Ольга Ивановна.
— А Людок? Людочек мой где?
По передней полетело: «Люда! Позовите Люду!», и Глеб, размахивая руками, помчался в комнаты.
— Нету, — почти сразу сказал он, выскакивая обратно в переднюю и делая большие глаза. — Её здесь нету!
— Как нету? Только что была, ещё раздевали. Посмотрите у Ольги Ивановны!
Один из мальчишек, расталкивая товарищей, нырнул за дверь, чуть не рассыпав планки.
— И здесь нету! — крикнул он. — Сюда совсем не заходила!
Все замолчали.
Тогда Толька вышел на середину передней и важно, надувая щёки, сказал:
— А я видел: она в ванной воду в какой-то таз набирала. Такой синий, круглый. Сперва из одного крана, потом из другого.
Толькина бабушка засеменила к ванной, и в передней опять притихли.
— Людочка, иди скорей, деточка! Мы тебя дожидаемся! — почти пропела она.
Но из ванной никто не ответил; только стало слышно, как в плохо завернутом кране журчит вода.
Ольга Ивановна вздохнула, посмотрела на всех подозрительно и взялась за свою шапочку.
— А может быть, она… опять? — спросила она дрогнувшим голосом и покрутила и воздухе пальцем.
У Гандзи, прижавшейся к матери, вытянулось лицо и задрожали уголки губ.
— Куда ж это дочка запропастилась? — сказал шофёр. — Э, нет, погодите, здесь она…
Он шагнул в коридор и прислушался. И все в передней прислушались тоже.
Откуда-то из кладовой или из кухни в наступившей тишине приглушённо долетел знакомый звук: «У-и-и-онг-онг-онг!..»
— Раз собачонка здесь, значит и хозяйка цела, — проговорил шофер и на цыпочках задвигался по коридору.
За ним к кухне потянулась целая вереница.
Шофёр остановился на пороге и тихо приоткрыл дверь. И все остановились.
Люда сидела в кухне на полу спиной к двери, привалившись к плите. Над головой у нее пускал пар и громко распевал большой зеленый чайник. Может быть, поэтому она ничего и не слыхала?
Люда была уже без шубки. Один валенок съехал у неё с ноги на пол, на нём, уткнувшись в лапы носом, сладко спал Орешек. Во сне щенок тихонько повизгивал и вилял хвостом.
А перед Людой на полу, около синего таза, наполненного до краёв водой, были разбросаны большие и маленькие картофелины.
Люда держала в одной руке картофелину, в другой — блестящий, с зазубринками и прорезью ножик. Но она не двигала им. Да и сама не двигалась тоже. Только иногда глубоко и равномерно вздыхала и причмокивала губами, и голова у неё наклонялась над тазом всё ниже и ниже.
— Доченька моя! Солнышко! — прошептала Людина мама, бесшумно входя в кухню и опускаясь перед Людой на колени.
— Эта доченька, это солнышко всех нас сегодня чуть не уморило, — тоже шопотом сказала мать Геннадия Петровича. — Я уж на лестнице мёрзла-мёрзла… А другие-то!
А Ольга Ивановна, сдвинув брови и улыбнувшись, подумала немножко, обернулась и медленно и чётко проговорила:
— Ну, хорошо. Что было, то было — не казнить же её теперь, в самом деле! Давайте-ка скорее мыть руки, уложим Люду с Орешком спать, а сами будем пить чай. Видите, чайник кипит. Все — и вы, и вы, и вы!..
Всё в порядке!
Бум-бом-бим-бам!.. — прозвонили часы и торжественно ударили. Раз, два, три… ровно двенадцать раз.
— Теперь садитесь, — сказала Ольга Ивановна.
Большой стол под люстрой, придвинутые к нему письменный и маленький от окна (починенная уже вышка и хрустальные бокалы-призы стояли на подоконнике) были покрыты двумя скатертями.
А посредине будто расцвёл фруктовый сад: Людина и Гандзина мама высыпала из рюкзака целую гору мандаринов, румяных яблок и чернослива. Обе бабушки притащили: мать Геннадия Петровича — саратовские коржики, пирожки и ватрушки, Толькина — приготовленные к ужину оладьи со сметаной.
Ольга Ивановна разложила их на тарелки, на блюдечки, потом села за стол, подвинула чайник и сказала:
— Вот мы и собрались. Собрались все, потому что маленькая Люда ушла из дому и наделала очень много хлопот. Я уверена, она уже поняла это. Пейте скорее чай, а потом — по домам! Завтра у нас с вами тоже нелёгкий день. Наши новые друзья, — тут она кивнула ребятам-метростроевцам, шофёру и милиционеру, — вместо того чтобы отдыхать, разъезжали по городу; бабушки устали и переволновались; Глеб, Толя и Гандзя не сделали ни одного урока, я пропустила занятия… Придётся завтра приналечь на дела! Но зато… зато мы все немножко узнали друг друга. Ведь правда?
Ольга Ивановна подняла свою чашку, и по всему столу, тонко позванивая, задвигались чашки, стаканы, ложки…
И вдруг в передней, откликаясь, тоже прозвенел звонок.
Глеб, Толька и Гандзя сорвались с места и бросились к двери.
— Вам кого? — тонким голосом, становясь на цыпочки, спросил Глеб.
— Телеграмму срочную примите! — ответили с лестницы, но не чужим, а уже знакомым голосом.
