Большая семья - [89]

Евдокия вернулась на участок и ничего не сказала Насте, хотя та к тому времени уже порядком отстала от других. Ничего она не сказала ей и потом, как бы не замечая ее. Сначала это озадачило Настю, но скоро она успокоилась, решив, что звеньевой надоело разговаривать.

Во время перерыва Евдокия собрала звено.

— Садитесь, бабы, — сказала она. — Посоветоваться надо… А мы с тобой постоим, Настя.

Настя, оставшись на ногах, удивленно смотрела на звеньевую.

— Нынче опять больная? — спросила ее Евдокия.

— Больная, — плачущим голосом ответила Настя.

— Голова болит?

— Болит.

— Спину ломит?

— Ломит.

— Ноги подкашиваются?

— Подкашиваются.

Евдокия махнула рукой.

— Ясно. Как божий день!.. Ну, так слушай. — Евдокия не спеша достала из кармана лист бумаги и, сурово посмотрев на Настю, стала медленно и выразительно читать:

— «Дорогой наш землячок, Егор Панкратьич! Пишут тебе колхозницы звена Евдокии Захаровны Быланиной. Как ты там, наш дорогой землячок, поживаешь? Слыхали про твое геройство и про то, что ты правительством отмечен наградой. Когда отслужишь, приезжай к нам в Зеленую Балку. Мы тебе очень будем рады. Сообщаем, мы теперь опять свободно работаем на своих полях. Наделали нам проклятые фашисты много горя. Ну, да вы им за все хорошо отплатили. Сейчас мы стараемся, потому как слово большое товарищу Сталину дали. Работают все: и бабы, и старики, и ребятишки. Все хотят быть достойными вас, наших героев. Только твоя баба, жена то-есть, Настя, получилась никудышная. Ленивая, каких свет не видел. Норму выполняет наполовину. И глазом своим бесстыжим не моргнет, когда мы за нее хвосты подгоняем. Письмо товарищу Сталину подписала, обязательство дала, а выполнять не желает. Дорогой Егор Панкратьич! Решили мы написать тебе, чтобы с тобой посоветоваться: как быть с твоей женой непутевой? Позорит она честь нашу. Пропиши, Егор Панкратьич, будь добр, свое мнение. Затем низко кланяемся и желаем всех благ на почетной службе.

Колхозницы звена Евдокии Захаровны Быланиной».

Побледневшая Настя стояла, беспомощно озираясь.

— Дуняша… Милая… — заговорила она, с мольбой протягивая руки. — Не губи… Не посылай… Бросит меня Егорка… Не губите, бабы…

Евдокия положила письмо на мотыгу, достала карандаш и сказала:

— Подписывайтесь, бабы.

Настя со страхом смотрела, как женщины одна за другой подходили к Евдокии и старательно выводили на бумаге свои фамилии. Евдокия бережно сложила письмо и спрятала его в карман.

— Три дня сроку, — строго сказала она Насте. — Не исправишься — пеняй на себя.

Но на вторую половину дня она дала Насте задание поменьше, чем другим.

«Трудно ей сразу-то, — сказала она себе в оправдание. — Втянуться надо».

Настя трудилась прилежно. Норму выполнила; это далось ей с большим трудом, — рубашка весь день не просыхала от пота, — но ни на голову, ни на поясницу больше не жаловалась.

— Будет человеком! — с удовлетворением сказала звеньевая и разорвала письмо, которое и не собиралась посылать: адреса Настиного мужа она не знала.

9

Ульяна встретила Арсея холодно. О работе рассказала скупо. Женщины ее звена кончали третью прополку подсолнуха и сделали больше других звеньев бригады.

Арсей проверил качество прополки и, оставшись доволен, собрался уезжать, Ульяна задержала его.

— Арсей Васильич, — сказала она, — мне в район надо.

— Можно полюбопытствовать — зачем? — спросил Арсей.

— Хочу узнать, что с Демьяном…

Арсей посмотрел Ульяне прямо в глаза.

— Пожалуйста, — сказал он. — Когда хочешь?

— Завтра.

— Послезавтра я еду в райком. Может, со мной поедешь?

— Мне нужно завтра, — настойчиво сказала Ульяна.

Арсей закинул повод на шею Ворона.

— Хорошо. Я скажу, чтобы дали лошадь.

— Не надо.

— Почему? Как же ты доберешься?

— Как-нибудь доберусь. По большаку машины ходят — подвезут.

— Смотри, — сказал Арсей, — дело хозяйское…

Арсей уехал, а Ульяна снова принялась за работу. Она была молчалива и до позднего вечера не разогнула спины.

На другой день она чуть свет вышла на большую дорогу. Утро было ясное, навстречу веял мягкий ветерок. В пшенице задорно перекликались перепелки. Ульяне казалось, что они дразнят ее: «Не успеть!.. Не успеть!..», и она прибавила шагу.

Она шла долго. Солнце поднялось высоко, и становилось жарко. Но Ульяна все шла и шла. Только перед обедом она услышала позади себя гул машины.

Это был грузовик. Шофер остановил машину. Ульяна влезла в кузов. Там сидели три женщины. Ульяна села спиной к ветру и задумалась. Горькие это были мысли. Зачем она едет к нему? Что скажет, о чем спросит? Как встретит он ее? Как бы другая поступила на ее месте?

Женщины громко разговаривали. Они ехали встречать мужей, которые возвращались из армии. Соседка Ульяны, молодая, красивая, с золотыми серьгами в ушах, тронула Ульяну за локоть и спросила:

— А ты, подружка, тоже к своему родненькому?

Ульяна смутилась, покраснела.

— Нет, — нерешительно сказала она, — я по делу…

— То-то и видать! — сказала молодка, сверкая счастливыми глазами. — Радости в тебе нету.

Они снова заговорили между собой — о каких-то гусях, которые у кого-то поели капустную рассаду, о новых узорах вышивки, которые выдумала молодка, но за этими разговорами о пустяках нетрудно было почувствовать большую, ключом бьющую, нетерпеливую радость. Ульяна до боли в сердце завидовала своим случайным спутницам. Как бы счастлива была она, если бы, как они, теперь вот ехала встречать любимого человека, закаленного в боях и походах! Как бы вознаграждена была за долгую и томительную разлуку с милым другом! Она вспомнила свое недавнее возвращение на родную землю. Уж лучше бы совсем не возвращаться! Постылый дом хуже чужбины…