Большая семья - [86]

Слушая старика, Арсей угадывал, что желание войти в его, Арсея, семью было давнишней мечтой Недочета. И было видно: планы, которые он сейчас горячо и торопливо излагал, им давно и не один раз обдуманы. Арсей был доволен: Недочета он любил, как родного.

Отказавшись от ужина, Арсей выпил кружку молока и, простившись со стариками, пошел в свой курень, улегся на мягкий ворох сухого и пахучего клевера. Некоторое время он слышал тихий говор Прасковьи Григорьевны и Недочета, но вскоре сознание заволоклось туманом и он заснул.

Проснулся Арсей внезапно. В приоткрытую дверь пробивалась полоска света. Спать больше не хотелось. Арсей встал, надел сапоги и вышел из куреня. Полная луна высоко стояла в чистом небе. Спящее село было залито холодным светом и видно, как на ладони.

Арсей потянулся и, застегнув пиджак, не спеша пошел по пустынной улице. Было тихо. Арсей чутко прислушался, но, кроме звука своих гулких шагов, ничего не уловил. Даже молодые тополя не переговаривались обычным своим шепотком — листья безмолвно повисли на ветках.

Арсей вышел на окраину села и завернул на скотный баз. Две больные коровы лежали возле изгороди, лениво пожевывая жвачку. Их лечил Недочет: в таких делах старик не уступал опытному ветеринару. Со дня возвращения из эвакуации колхозное стадо ночевало на пастбище за Белыми горами, возле речки, куда доярки приезжали три раза в день.

Рядом со скотным базом находился хозяйственный двор. Здесь под навесом стояли собранные и отремонтированные лобогрейки. Это было делом рук Петра Степановича и его помощников. Терпеливо разыскивая необходимые детали, они с упорством и удивительной изобретательностью восстанавливали машины. В другой стороне двора стояли брички, телеги — исправные и требовавшие починки. Всюду был порядок. Во всем чувствовалась хозяйская строгость Петра Степановича, который, помимо кузни, заведывал и всем этим разнообразным колхозным имуществом.

Кузнец все время проводил или в кузне, или на хозяйственном дворе. Он и спал здесь, под навесом: дома у него, в курене, жили жена, Ульяна и учительница Нина Семеновна. Постелью ему служили сухая трава, лоскутное одеяло и подушка.

Петр Степанович еще издали заслышал шаги Арсея, встал и вышел ему навстречу. Они сели на толстый обрубок дуба, и Петр Степанович достал табак, наполовину перемешанный с душистым буркуном.

— Как ремонт подвигается? — спросил Арсей кузнеца, с наслаждением затягиваясь дымом.

— Задержались малость, — ответил кузнец. — В колхозе «Борьба» три дня работал, фураж отрабатывал.

— Как у них?

— Думаю, лучше, чем у нас. Они уже почти подготовились к уборке. Да им и легче — меньше пострадали…

Помолчали. Петр Степанович щелчком сбил пепел с цыгарки.

— Конные лобогрейки дня через два закончим, — сказал он. — А за сноповязалку не ручаюсь.

— Что так?

— Не найдем шестеренку. И сами сделать никак не можем — все не получается.

— Без сноповязалки нам будет трудно.

— И потом еще… Для тракторов наши лобогрейки вряд ли подойдут.

— Что ж будем делать?

— Не знаю, — сказал кузнец. — Надо в район ехать, комбайн просить.

Арсей и сам об этом думал, но он помнил слова Потапова, что комбайны вряд ли поспеют к началу уборки.

— В районе сейчас нет ни одного комбайна, — сказал Арсей. — Старые сломаны, а новые не известно когда прибудут.

Он просил Петра Степановича еще раз хорошенько подумать над тем, как приспособить конные лобогрейки, чтобы они могли выдержать тракторную тягу. Кузнец обещал сделать все, что в его силах.

— Молотилку отремонтируем к сроку, — сказал он. — Только одной мало будет.

Это меньше беспокоило Арсея. Молотилку с конным приводом он надеялся раздобыть у соседей. А кроме того, если не к уборке, то к молотьбе, поспеет и комбайн. На худой конец, можно организовать молотьбу цепами. Значительно хуже обстояло дело с тарой для вывоза хлеба. Нехватало бричек, колес. Мешков не было совсем.

Арсей простился с кузнецом, вышел на улицу и остановился, раздумывая, куда итти. Небо только начинало светлеть над лесом. В поле ехать было еще рано. Арсей решил сходить к реке.

Справа от ворот парка, на том месте, где до войны был клуб, стоял Памятник десяти — двухметровый обелиск, сложенный из камня. Поставлен он был временно — его должны были заменить гранитным, — но сделан с любовью: гладко оштукатурен, выбелен, внизу обведен красной полосой. На одной стороне его были имена погибших героинь, на другой — предсмертные слова Тани: «Прощайте, товарищи! За нами — свобода!» Обелиск стоял в центре пятиконечной звезды, края которой были выложены дерном; вокруг пестрели яркие цветы.

Несколько минут Арсей, обнажив голову, неподвижно стоял возле памятника. Потом надел фуражку и медленно пошел в глубь парка. Молодые тополя безмолвствовали. Пятна лунного света сквозь листву деревьев падали на песок аллеи.

Дойдя до реки, Арсей разделся и с разбегу бросился в воду. Она тысячами острых игл впилась в тело.

Вынырнув далеко от берега, Арсей поплыл, широко размахивая руками. Радостное ощущение силы и молодости охватило его. Он встряхивал от удовольствия головой и, касаясь подбородком взбитой волны, звонко фыркал.