Большая семья - [84]

— Как же насчет табачку, Иван Иваныч?

Это переполнило чашу терпения Недочета. Он весь съежился, точно ощетинился, глаза сверкнули злым огоньком, губы вздрогнули, бесцветные брови нахмурились.

— Что вы ко мне все пристали? Что?.. Тому табаку, тому хлеба, а тому штаны с рубахой! Где я все это возьму? Где?..

Он пробежал по комнате, сердито фыркнул. В слабом отсвете лампы лицо его казалось еще более уставшим и землистым. Изрезанная морщинами кожа на щеках отвисла, оттененные кругами глаза глубоко запали. Даже усы, всегда залихватски торчавшие кверху, теперь беспомощно висели.

— Вот возьму и брошу все к чертям собачьим! — бушевал Недочет. — Что мне, больше всех надо?.. Пойду работать в бригаду — молодому не уступлю. А то и совсем на пенсию уйду. Что ты мне сделаешь? Что?

— Пожалуйста, Иван Иваныч, — спокойно сказал Денис, — твое право на пенсию перейти. Только что тогда Скажет товарищ Сталин?

Недочет испуганно уставился на Дениса.

— Откуда ж он узнает, товарищ Сталин?

— Мало ли откуда? Вот я, например, возьму и напишу. Так, мол, и так, дорогой товарищ Сталин, посмотрите на письмо из Зеленой Балки. Там есть фамилия Недочет. Так вот этот Недочет — и так далее…

Недочет сел за стол. Он был в замешательстве.

— Ты напишешь! — сказал он. — У тебя ума хватит…

В комнату вошел Арсей. Недочет уступил ему место за столом. Взволнованность старика не ускользнула от председателя.

— Все дискуссируете? — сказал он, критически осматривая собеседников.

— Да вот… — поспешил Недочет. — Проблему одну обсуждаем…

Арсей открыл ящик стола, достал оттуда пакет, перевязанный шпагатом, и подал Денису.

— Из райкома комсомола… Что же это за проблема? — обратился он к Недочету.

Старик замялся.

— Да вот… понимаешь… толковали, где бы табачку для плотников разжиться.

Арсей принялся доставать бумаги из ящика.

— Чего ж тут толковать? — сказал он, просматривая документы. — Кроме как в районе, нигде не разживешься. Надо попросить Потапова. Даст — будем курить, не даст — так сидеть будем.

Кроме газет, в пакете было письмо от Туманова. Михаил писал, что звену Веры Обуховой за успешное проведение весеннего сева присуждено переходящее красное знамя обкома комсомола.

— Пишут о знамени? — спросил Арсей, когда Денис просмотрел почту.

— Да! — Денис показал письмо Туманова.

— Мне Потапов сообщил, — сказал Арсей. — А ты с ними беседу проведи.

— Завтра же буду в звене Веры!

— Теперь вот что, — сказал Арсей. — Нас тут три члена правления. Я предлагаю дать людям день отдыха. Очень все устали. А время как раз такое, что можно это сделать без ущерба.

Решили устроить выходной в ближайшее воскресенье. Арсей обещал согласовать вопрос с другими членами правления.

Недочет собрался уходить, у дверей поманил к себе Дениса.

— Завтра посмотрю, — сказал он. — Может, что и выгадаю. Он хоть и молодой, а все крепче дубняка будет… — И наклонившись к уху: — Только о нашем разговоре — ни слова!

Денис молча пожал руку Недочету.

Когда за Недочетом захлопнулась дверь, Денис подошел к Арсею.

— Арсей, — сказал он серьезно, — я хочу знать о твоих отношениях с Ульяной.

Арсей откинулся к стене.

— Разве это не мое личное дело? — сухо спросил он.

— Твое, — сказал Денис, — и не только твое. И наше…

Арсей встал, прошелся по комнате, заложив за спину руки.

— Не знал! — усмехнулся он и продолжал с оттенком раздражения в голосе: — А я-то, по простоте душевной, думал, что это наше с ней дело и никого другого оно не касается. Выходит, ошибался?

— Ошибался, — подтвердил Денис. — Ты не просто Арсей Быланин, как таковой, ты руководитель колхоза, член партии, комсомолец! Мы тебя рекомендовали, ручались. Мы отвечаем за тебя.

— Лекция?

— Нет, лекцию не собираюсь читать, а посоветовать намерен.

— Ну, советуй.

— Прежде хочу знать о твоих отношениях с Ульяной.

Арсей подошел к Денису и с вызывающим видом засунул руки в карманы.

— Так вот еще раз — это мое дело! И никому не позволю вмешиваться.

Денис взял Арсея за рукав.

— Арсей, — сказал он мягко, — не горячись. Присядь и послушай. Я не желаю тебе ничего плохого, верь слову товарища.

Арсей сел, достал кисет, но убедившись, что он пуст, снова сунул его в карман.

— Днем я разговаривал с Куторгой, — сказал Денис. — Жаловался. Говорит, ты его обругал и чуть не избил. Это правда?

— Правда. Жалею, что не разукрасил ему рожу. Было бы за что отвечать.

— За что же ты так?..

— За то, чтобы не клеветал.

— Куторга говорит, что Ульяна сама во всем созналась.

— В чем?

— Ну… в том, что… ну, что она ушла к тебе… Так я понял…

Арсей вскочил, точно ужаленный.

— Сама созналась?

— Да.

— Этого не может быть! — воскликнул Арсей. — Не может быть! Это соврал Куторга!.. Ну, как, ну, как она могла сознаться, когда между нами ничего не было, ну, ровным счетом ничего! — Он устало опустился на табурет. — Ну, слушай же… — сказал он, внезапно решившись. — Я люблю Ульяну. Люблю сердцем, душой… — Он говорил возбужденным, срывающимся голосом. — Сейчас не то время… трудно всем… Я коммунист… должен понимать… Знаю все это… Но ничего не могу поделать с собой… — Он стиснул голову руками. — Это так трудно… так трудно… словами не скажешь… Места, бывает, не находишь… Бежишь, как бешеный, куда глаза глядят, а разве от себя убежишь?.. — И, как бы устыдившись своих слов, он спрятал лицо в ладони.