Большая семья - [67]

— Там — Сталин!

— Сталин! — радостно восклицали дети.

— Сталин! — неслось отовсюду, и в этом одном звучном слове были слиты воедино и непобедимая сила народа и его нерушимая преданность вождю.

Арсей и Ульяна, держась за руки, шли медленно. Они двигались вместе со всем людским потоком. Но они не чувствовали себя затерянными в толпе. Нет, они с радостью ощущали в себе необоримую силу, которая вливалась в общий людской поток подобно тому, как вливается быстрый ручей в широкую, многоводную, могучую реку.

У памятника Минину и Пожарскому Арсей и Ульяна выбрались из толпы и остановились. Перед ними был Кремль — простой, строгий, величественный. Над Домом правительства полыхал на ярком весеннем солнце красный флаг.

— Интересно, что сейчас делает товарищ Сталин? — спросила Ульяна; она была возбуждена, черные глаза сверкали. — Как ты думаешь? Давай угадывать.

— Давай, — охотно согласился Арсей. — Что, по-твоему?

— Я думаю, — сказала Ульяна, — сейчас товарищ Сталин стоит у окна, смотрит на Москву и думает…

— О чем?

Ульяна помолчала.

— Вот не могу словами сказать, — созналась она. — Сердцем чувствую, а словами выразить не могу… А по-твоему, что сейчас делает товарищ Сталин?

— По-моему, — сказал Арсей, — сейчас товарищ Сталин стоит у окна и думает о нашем народе — прекрасном, храбром, талантливом, думает о нашей чудесной советской родине, которая стойко выдержала испытания войны и с честью пришла к победе.

— Это так, я это тоже чувствую, — подтвердила Ульяна. — Товарищ Сталин думает о народе… А народ думает о товарище Сталине…

Они вышли к Москве-реке. Вдруг Ульяна спросила беспокойно:

— А письмо? Письмо где?

— Какое письмо?

— Наше… Письмо Зеленой Балки товарищу Сталину.

— Не тревожься: вчера я сдал в приемную товарища Сталина.

По набережной гуляли юноши и девушки. Они пели, смеялись, кричали «ура». Вот строем прошли пионеры. Впереди колонны развевалось красное знамя. Два барабанщика старательно выбивали дробь. Ульяна смотрела на пионеров восхищенными глазами. Когда отряд прошел, она взяла Арсея под руку.

— Хорошо!.. Как хорошо!.. — сказала Ульяна. — Я много в эти дни думала. Я раньше все жаловалась на судьбу, сетовала на горе: судьба обделила, горе окружило. А нынче горе мое показалось мне маленьким-маленьким комочком — взять его и забросить куда подальше. И вот я ругаю себя — какая ж я дура! Отчего все шла под ветер? Отчего панихиды сама себе устраивала?.. Теперь все! Теперь жить буду по-другому.

— Как по-другому? — спросил Арсей.

— По-новому. И жить буду по-новому, и работать буду по-новому. Работать я люблю — люблю, чтобы все в руках горело! — Она заглянула в лицо Арсею. — Ты ведь знаешь!

— Знаю.

— Нехорошо себя хвалить, но тебе скажу — работать я люблю. Да это и не похвальба. Это правда. А правду отчего ж не сказать близкому человеку?

Арсей крепко пожал ей руку.

— И знаешь, чего мне хочется? — продолжала Ульяна. — Больше всего на свете мне хочется, чтобы обо мне узнал товарищ Сталин. Больше всего на свете!.. Такое желание у меня в сердце… Кто такая Ульяна? Кто она такая?.. Неизвестная колхозница, просто сказать — деревенская женщина. Живет там у себя, в Зеленой Балке, и страдает: страдает от горя, от обиды, от плохой личной жизни. Вздыхает, и больше ничего!.. И вот проходит время, и доходит слух до товарища Сталина, что показалась на виду колхозница, Ульяной Петровной зовут. И скажет товарищ Сталин: «Постойте, постойте, да ведь я ж ее знаю! Это та самая Ульяна Петровна из Зеленой Балки, что в письме ко мне обещала на косогоре сто двадцать пудов хлеба собрать». Вот чего мне больше всего хочется!

— Что ж, это от тебя зависит.

— Я так решила, — продолжала Ульяна. — Буду работать, работать, работать! И совсем перестану хлюпать. Пусть не удалась моя личная жизнь, пусть! Я пойду наперекор!..

Мимо проехала грузовая машина: кузов ее был обтянут красной материей. В машине, обнявшись, стояли солдаты. Они громко пели:

Страна моя, Москва моя,

Ты — самая любимая!..

— Это хорошо, — сказал Арсей Ульяне, — что ты так решила. Правильно… Надо смелей строить жизнь. Смелей и круче подниматься. А все, что мешает на пути, ломать, ломать решительно и без всякого сожаления!

Они остановились у Каменного моста, по которому бесконечной вереницей шли люди, двигались машины. Ульяна облокотилась на чугунный барьер и стала смотреть на воду. Москва-река, скованная гранитом, текла величественно и бесшумно. Покачиваясь на легких волнах, плыл белый катер. На катере было шумно: играла гармонь, слышался задорный смех, громкие веселые голоса.

— Я давно ждал возможности поговорить с тобой откровенно, — продолжал Арсей. — И был уверен, что рано или поздно это удастся. Личную жизнь нельзя забрасывать: хорошая личная жизнь помогает человеку хорошо работать, плохая — мешает.

Ульяна вслушивалась в праздничный шум столицы, различая торжественные звуки во всем: в тихом плеске воды и в звонком девичьем смехе на катере; в шуршании машин, проносившихся по асфальту, и в голосе Арсея; в далеком, протяжном заводском гудке и в звучном перезвоне курантов на Спасской башне. Душа ее была переполнена радостью.